Серебряный ветер - читать онлайн книгу. Автор: Линда Кук cтр.№ 43

С последним ударом по струнам Кардок поднял чашу.

— Хорошо спел, Граффод, молодец.

— Тебе бы тоже надо было послушать, — сказал Пенрик, обращаясь к Симону. — Очень большой богатырь убил дракона, а потом умер от яда.

Симон смахнул крошки со стола, жестом пригласив Аделину подойти поближе. Аделина подошла и поставила на стол шкатулку слоновой кости, принесенную из форта.

Симон покашлял, прочищая горло, и посмотрел на священника.

— Подарок для вашей часовни, святой отец. Кусочек Креста Господня, привезенный моим отцом из Святой земли, из Палестины.

Кардок осторожно прикоснулся к резной крышке. Катберт побледнел от благоговейного восторга.

— Давайте же принимайте дар, — сказал Симон. — Святым реликвиям место в церкви, а не в походном сундуке воина.

Пенрик подобрался поближе, чтобы взглянуть на священную реликвию, привезенную из легендарной Палестины.

— Не очень она большая, — разочарованно сказал мальчик.

Катберт пододвинул к себе шкатулку.

— Ты видишь только футляр, а сама реликвия еще меньше. — Он взял шкатулку в руки и повернулся к Симону. — Благодарю тебя.

Симон вежливо поклонился в ответ.

— Это еще не все, — сказал он. — Священник из церкви Святого Давида сегодня пришел в долину, но он слишком устал и предпочел остаться в форте. Утром мои люди приведут его сюда.

Катберт осторожно, словно живую, держал в ладонях шкатулку.

— Он принес подарок от епископа, я думаю. Кусочек плаща святого Гована.

Аделина улыбнулась:

— Если так дело и дальше пойдет, в долину начнется паломничество. Народ валом повалит, надеясь излечить свои хвори.

Кардок что-то пробурчал себе под нос. Он сел и потянулся за чашей.

— Лучше бы об этом не распространяться, — ворчливо заметил хозяин поместья. — Не хочу я, чтобы сюда повадились чужаки, среди них могут быть и разбойники. Они украдут реликвии, а нам останутся одни неприятности.

Майда поманила сыновей.

— Паломники тоже люди, и им надо где-то спать и есть. Придется построить хижины. Кто-то должен готовить для них еду. Холмы обрастут жильем, а овцам пастись будет негде.

С этими словами Майда взяла мальчиков за руки и повела из зала.

Граффод положил арфу на табурет, а сам сел на скамью рядом с Кардоком. Аделина, заметив это, осторожно тронула мужа за рукав.

Он накрыл ее руку ладонью и обратился к Катберту:

— Хорошенько спрячьте реликвии. Пусть о них никто не знает, если вы этого хотите. Моим людям про них не известно, так что и говорить им ничего не стоит.

Катберт вновь пробормотал слова благодарности, прижал шкатулку к груди и вышел из зала следом за служанками, начавшими уносить со стола полупустые блюда.

Кардок тяжело вздохнул. Граффод обернулся, чтобы повесить арфу на вбитый в стену колышек. Ни слова не говоря, он встал, взял свой плащ и вышел в ночь. Возле очага посреди помещения вповалку спали люди Кардока, не спал лишь сам хозяин.

Симон посмотрел на Аделину:

— И нам пора на покой, жена.

Вместе они подошли к дверям бывшей хозяйской спальни.

Кардок поднес чашу к губам.

— Нет, — сказал он. — Подойдите сюда, выпейте за мое здоровье. — Он опустил чашу и тяжело оперся ладонями о столешницу. Она чуть вздрогнула, и камни на ножнах сарацинской сабли грозно мигнули в красноватом отблеске костра.

Симон почувствовал, как задрожали пальцы жены в его ладони. Отец ее скорее напоминал разъяренного зверя, чем любящего родителя, желавшего продолжить празднование Рождества Христова.

Надо было оставить ее одну поговорить с отцом. Несколько лет ее не было дома, и разговор скорее всего пойдет о прошлом. А ему в этом прошлом места не было! Но Аделина слегка потянула его за рукав, и Симон понял, что должен остаться.

— Я выпью за твое здоровье, — сказал он, — в благодарность за то, что ты выдал за меня дочь.

Кардок потянулся за флягой, стоявшей возле его кружки, и, окинув раздраженным взглядом стол, сказал:

— Женщины унесли всю посуду.

Аделина шмыгнула в темный угол и вернулась оттуда с деревянной чашей в форме ладьи.

— Мы выпьем отсюда вместе — Симон и я. Кардок от души плеснул бренди в деревянную кружку.

— Для двух незнакомцев, обвенчанных в такой спешке, вы неплохо преуспели. — Хозяин дома перевел мрачный прищуренный взгляд с Симона на Аделину.

Он взял ладью и протянул Аделине. Старый Кардок пребывал этой ночью в весьма странном расположении духа. За все то время, что прошло со свадьбы, он ни разу не изъявил желания встретиться с дочерью, да и Майду он не поощрял к сближению с падчерицей. И вот сейчас, в глухую ночь, когда его люди спали мертвым сном у костра, а все женщины разбрелись по хижинам, он наконец нашел время для того, чтобы выпить с дочерью и ее мужем.

Симон обнял Аделину за плечи, спокойно встречая недобрый взгляд тестя.

— У нас все хорошо, — сказал он.

— С матерью ее было трудно поначалу. Аделина поставила чашу на стол.

— Разве?

— Она стала моей женой потому, что так было записано в первом договоре о перемирии, который я заключил с нормандцами. Старый Роланд де Груа воспитал ее в своем доме и отдал мне в жены в день подписания договора — до этого мы ни разу не встречались. — Кардок отпил из серебряной чаши. — Она была мне хорошей женой, но здешний народ ни во что не ставила. Держалась особняком, ни с кем из домашних дружбы не водила, да и тебя, Аделина, хотела отправить в чужой дом на воспитание, когда ты еще совсем ребенком была. — Кардок грохнул чашей о стол. — Я бы этого ни за что не допустил.

Симон читал в глазах Аделины грусть и словно бы неловкость за отца. Было в ее взгляде и что-то еще, чему он не мог найти объяснения.

— Я не чувствовала себя одинокой, — сказала Аделина, — я была счастлива здесь.

Кардок кивнул и посмотрел на балки под потолком.

— Она разозлилась, когда я пошел против старого короля Генриха. Сказала, что все кончится тем, что я на всех накличу беду, что я потеряю долину. Возможно, она была права, но тогда мы сражались так, что Генрих первый запросил о мире. — Кардок сжал свои огромные, в шрамах, руки в кулаки. — И вот тогда ты отправилась в Нормандию как заложница сохранения мира.

— Я помню этот день.

— Я помню каждый день той недели, что прошла с момента подписания мирного договора до твоего отъезда… Ты не хотела уезжать и каждый день плакала на конюшне. Тот нормандец, посланник короля Генриха, уже готов был забросить тебя на плечо и утащить, как овцу, в мешке. И тогда твоя мать поехала с тобой.