Молодой солдат молчал.
– Вы мне скажете? – спросил Карл.
Но молодой солдат не отвечал. Он молча сидел за столом, его мягкое лицо ничего не выражало. Карл начал сердиться.
– Я хочу знать, почему вы так уверены, что поступаете правильно? Я хочу видеть доказательства вашей правоты. Вы можете сказать мне в двух словах? На чем вы основываетесь? Кто дал вам разрешение? Откуда у вас такая вера в свою правоту?
Молодой солдат еще посидел. Потом потянул руку и коснулся рукописи Карла.
– Хотите посмотреть? – Карл протянул ему пакет. Но молодой солдат покачал головой. – Я не понимаю.
Молодой солдат сунул руку под гимнастерку. Вынул оттуда книжечку в мягкой обложке, потрепанную, зачитанную, многократно сложенную пополам. Раскрыл ее, положил на стол, расправил углы. Сделал Карлу знак подойти. Карл приблизился и заглянул в книгу. Она была написана по-китайски.
Ведя по строчке пальцем, солдат перевел, медленно, с трудом подбирая слова.
– Вы, угнетенные народы мира! Встаньте! Вам нечего терять, кроме цепей, которые веками держали вас в неволе. Они превратили вас в рабов и отняли у вас то, что принадлежит вам. Новый дух идет. Бросайте свои фермы, свои поля, свои заводы. Присоединяйтесь к нашему маршу, крушите все, что встает у нас на пути. Всех империалистов. Всех реакционеров. Всех кровососов, пьющих кровь народа. Мир необходимо очистить. Очистить огнем и мечом. Выжечь каленым железом всех паразитов, которые живут за счет народа. Их надо резать на куски, топтать ногами, плевать на них, ставить на колени. Из страны в страну, из земли в землю…
Молодой солдат сделал паузу, посмотрел на Карла. Его мягкое лицо приобрело выражение коварства. Он наблюдал за Карлом, ожидая, как тот отреагирует. Пододвинул книжку поближе к Карлу, перелистав страницы.
Карл положил свою рукопись и взял книжку. На следующей странице была картинка, яркий цветной рисунок. Двое мужчин и две женщины, широколицые, улыбающиеся, в национальных костюмах. Спиной к трактору.
Молодой солдат следил за Карлом с надеждой и волнением. Он улыбнулся ему, тыча пальцем в книгу.
Карл сунул книжку ему.
– Большое спасибо, – пробормотал он. – Спасибо.
Взяв свою рукопись, он пошел к двери. Молодой солдат принялся сгибать свою книжку. Осторожно водворил ее снова в карман гимнастерки. Он улыбался все время, пока Карл открывал дверь и медленно спускался по ступеням крыльца на дорожку перед зданием. Верн уже развернул грузовик. Он замахал Карлу.
– Давай живей! Мы уезжаем.
Карл медленно шел к грузовику. Вокруг него плыли клочья тумана. Туман еще не успел подняться. Башни и строения расплывались, их очертания едва угадывались в серой пелене. Когда Карл подошел к грузовику, Верн зажег фары.
– Поехали, – нетерпеливо бросил Верн. Открыл дверцу. Барбара подвинулась, давая место Карлу.
Карл забрался внутрь, крепко прижимая к себе пакет в коричневой бумажной обертке.
– Все в порядке. – Он откинулся на спинку сиденья, захлопнул дверцу. – Я готов ехать.
– Вот и хорошо, – сказала Барбара. – У нас впереди долгий путь.
– Я знаю, – сказал Карл. – Я знаю.
Голоса с улицы
Посвящается С.М.
Им труднее выявить внешних врагов, нежели справиться с внутренним состоянием. Их, на первый взгляд, обезличенное поражение обусловило личную трагедию, и их подводит своя же внутренняя ложь.
Ч. Райт Миллс
[49]
Часть первая
Утро
У
тро четверга, 5 июня 1952 года, выдалось ясным и жарким. Магазины и улицы заливал влажный солнечный свет. На лужайках сверкала холодная утренняя роса, которая, испаряясь, поднималась в стеклянно-лазурное небо. Этот рассветный небосвод скоро должен был спечься и съежиться. Со стороны Бухты медленно наползал удушливый белый туман, чтобы затопить собою весь мир. Но сейчас было только полдевятого: небу оставалось жить еще пару часов.
Джим Фергессон весело опустил стекла своего «понтиака» и, выставив наружу локоть, нагнулся, чтобы вдохнуть полной грудью свежий воздух летнего утра. Въехав с Сидер-стрит на полупустую автостоянку, Фергессон добродушным взглядом, слегка искаженным последствиями несварения и нервного утомления, окинул солнечные блики, плясавшие на гравии и проезжей части. Он припарковался, выключил двигатель, закурил сигару и немного подождал. Подкатили еще несколько машин и припарковались рядом. Другие машины со свистом проносились по улице. Первые звуки человеческой деятельности. В тихой прохладе они отражались звонким эхом от административных зданий и бетонных стен.
Фергессон вылез из машины и захлопнул дверцу. Он бодро зашагал по хрустящему гравию, а затем – по асфальту, засунув руки в карманы и громко цокая каблуками. Это был невысокий мускулистый мужчина средних лет, одетый в синий саржевый костюм и с печатью житейской мудрости на морщинистом лице. Пухлые губы обхватывали цилиндрическую сигару.
Со всех сторон торговцы умелыми жестами расправляли маркизы. Негр сметал мусор шваброй в канаву. Фергессон с достоинством переступил через мусор. Негр не проронил ни слова: утренняя подметальная машина…
У входа в Калифорнийскую кредитную компанию толпились секретарши. Кофейные чашки, высокие каблуки, духи и серьги, розовые свитера и пальто, наброшенные на острые плечи. Фергессон с наслаждением вдохнул сладкий девичий запах. Смех, приглушенный шепот, хихиканье, негромкие фразы, слетавшие с нежных губ: девушки оградились стеной от Фергессона, да и от всей улицы. Контора открылась, и они устремились внутрь в водовороте фалд и нейлоновых чулок… Фергессон оценивающе посмотрел вслед. Дело в том, что он мечтал обзавестись такой же… как в былые времена, ведь это очень полезно для бизнеса. Девушка придает шика, благородства. Бухгалтерша? Нет, лучше, чтобы ее могли видеть посетители. Тогда мужчины перестанут сквернословить и начнут шутить и смеяться.
– Доброе утро, Джим, – поздоровался продавец из магазина мужской одежды «Стайн».
– Доброе, – на ходу ответил Фергессон. Он держал руку за спиной, рассеянно перебирая пальцами. Остановился перед «Продажей и обслуживанием современных телевизоров» и выудил из кармана ключ. Критически осмотрел свой старомодный магазинчик. Будто старый костюм, тот уныло пылился в лучах утреннего солнца. Допотопная неоновая вывеска была выключена. Перед входной дверью валялся мусор, оставшийся с ночи. В витрине маячили угрюмые, скучные очертания телевизоров и радиоприемников. Грампластинки, значки, флажки… Фергессон отфутболил на тротуар картонную коробку из-под молока, лежавшую на пороге. Коробка покатилась, подхваченная утренним ветром. Фергессон вставил ключ в замок и распахнул дверь.