Брачные узы - читать онлайн книгу. Автор: Давид Фогель cтр.№ 8

— Простите, сударыня, если я помешал. Мой приятель сгорает от желания познакомиться с вами. Если вы позволите, я мог бы представить его вам.

Девушка взглянула на Ульриха, а затем на Гордвайля, сидевшего поодаль. Деловая простота подхода понравилась ей. Жестко очерченное, строгое ее лицо тронула тень улыбки. «Хорошо!» — только и сказала она.

По кивку приятеля Гордвайль подошел к ним. Он старался напустить на себя уверенный вид, но именно из-за этого усилия начисто утратил душевное равновесие, что выдавали его неестественные, угловатые движения.

Ульрих представил их:

— Господин Гордвайль и госпожа…

— Баронесса Tea фон Такко.

Спросив позволения, молодые люди сели за ее стол. Гордвайль сразу же начал испытывать внутреннее стеснение. Нужно было говорить что-нибудь, но в этот момент ничего не приходило ему в голову. Он вдруг почувствовал себя совершенно опустошенным. Словно оратор, внезапно забывший начало своей речи. Молчал почему-то и Ульрих. Молчание стало напряженным и тягостным. Наконец Гордвайль нашелся:

— Вы не часто бываете в этом кафе, не правда ли?

Собственный голос показался сейчас Гордвайлю необычно тихим, почти шепотом, что наполнило его яростью на самого себя.

— Нет, зашла случайно, по пути.

Снова молчание.

Терзания нового знакомого не укрылись от глаз баронессы, они доставляли ей странное, жестокое удовольствие. Мысли Гордвайля были заняты напряженными поисками темы для разговора, наконец тема нашлась: сейчас он спросит, не студентка ли она.

— Возможно, сударыня желает еще чашечку кофе?.. — услышал он свой голос и поразился странной перемене вопроса.

К его счастью, баронесса отказалась.

«Осторожнее, идиот! — мысленно выругал он себя. — Тебе ведь даже заплатить нечем!»

Внезапно в нем поднялась волна беспричинной грусти. Вместе с тем испытываемое им стеснение отчасти рассеялось. Вдруг показалось, что он уже давно знаком с баронессой.

— Вы знаете, сударыня, — сказал он, глядя ей прямо в лицо, — бывает, что знакомишься с человеком и сразу чувствуешь, что между вами уже существуют определенные отношения — плохие ли, добрые, но такого рода, какие рождаются обычно только в результате совместной жизни в течение некоторого времени. Словно первый этап знакомства в подобных случаях, оставаясь скрытым, заканчивается еще до того, как оно произошло. Вы никогда не испытывали ничего подобного? Например, вы знакомитесь с каким-то человеком и сразу же ощущаете потребность отомстить ему за что-то или, наоборот, вдруг преисполняетесь благодарности к впервые в жизни увиденному чужаку. Странно, не правда ли?

Баронесса слушала молча. В словах Гордвайля, скорее даже не в содержании их, а в тоне, каким они произносились, дрожала нотка подавленной грусти, неприметно передающейся собеседнику. Совершенная серьезность его тона создавала ощущение прикосновения к самой сути вещей, приоткрывала их сокровенные свойства.

А неведомая сила влекла Гордвайля дальше:

— Порой судьба сводит вас с кем-то в первый раз, и вы сразу понимаете каким-то внутренним чутьем, что малая толика грусти, необходимая для поддержания души, всегда вам передавалась от этого человека, перетекала к вам по скрытым каналам и внедрялась в вас… И вот выходит, что вы связаны с ним, словно его тень, и разлучить вас нельзя…

— Возможно, вы правы, — сказала баронесса, пальцы ее машинально гладили книги, — но проверить истинность этих рассуждений весьма трудно. Однако в том, что человеку, как вы говорите, нужно немного грусти для поддержания души, позвольте решительно усомниться. Это свойство индивидуально. Как раз наоборот, человек больше нуждается хотя бы в толике радости. Единственно радость может поддержать его. Я, по крайней мере, — баронесса улыбнулась, обнажив крепкие зубы, — живу исключительно радостью, и на том стою.

— Ну, разумеется, разумеется, — со всей покорностью согласился Гордвайль, — это, конечно, не может быть свойством, общим для всех людей.

Баронесса взглянула на часы-браслет и предложила немного прогуляться. Они расплатились и вышли. На улице Ульрих тотчас же распростился с ними. Он, к его сожалению, очень устал, а с утра ему рано вставать.

Они остались одни, и баронесса спросила, где он живет. Сама она обитает на другом берегу, в Веринге.

Воздух был по-весеннему теплым. С темнеющего, усеянного звездами неба мягко струилась тихая свежесть. Опустевшие к этому часу улицы казались чисто выметенными. Город погружался в сон в желтоватом свете электричества. Время от времени, со все большими перерывами, проносились трамваи, появление их было внезапным, как пробуждение от ночного кошмара. Далекий поезд дал длинный глухой гудок. В воображении на миг мелькнуло видение долгой езды сквозь беззвучную дышащую ночь, панорамы огромных чужих городов, населенных миллионами людей…

Гордвайль, маленький и худой, шагал рядом с девушкой, которая была на голову выше его. Они шли по Верингерштрассе. Временами Гордвайль бросал взгляд на свою спутницу. Стройна, красива, думал он, но нрав наверняка тяжелый. Много боли может причинить любящему человеку. Гордвайль испытывал приятное воодушевление и одновременно пугающее беспокойство. От этой девушки исходила ощутимая неясная угроза. Такое душевное состояние было внове для Гордвайля и казалось ему странным, хотя он точно знал, что уже испытывал некогда, в раннем детстве, нечто подобное. Воспоминания о каких-то событиях, связанных с похожим состоянием, бились, пытаясь прорезаться в его памяти; казалось, еще чуть-чуть и он сможет прикоснуться к ним, но в тот же миг они снова погружались в глубины его души, словно рыба, на мгновение выскакивающая из воды и снова исчезающая в глубине, прежде чем успеваешь ее разглядеть.

Он снял шляпу — обнажилась растрепанная пышная шевелюра и выпуклый белый лоб.

— Когда я был маленьким, — сказал Гордвайль, словно обращаясь к самому себе, — я представлял себе мир как огромный мешок… и в нем много дыр… люди бьются в нем, давят друг друга, лезут по головам, цепляются и застревают, как раки, но, несмотря на все свои усилия, выпадают в дыры и проваливаются куда-то… Это зрелище вставало у меня перед глазами с пугающей ясностью, очень часто. Тогда я страшно боялся. И странное дело: только по ночам, особенно в самые темные ночи, я успокаивался. В темноте можно было затаиться, чувствовать себя спрятанным и полностью защищенным… До сих пор я больше люблю темные, безлунные ночи.

— Надо бы проверить, не лунатик ли вы, — сказала баронесса и почему-то громко хохотнула.

Смех ее прозвучал гулко, словно из пустой бочки, и немного обидел Гордвайля.

— Нет, — ответил он просто. — Я не лунатик.

На углу переулка две проститутки прохаживались в ожидании, туда-обратно, покачивая сумочками и впиваясь глазами в каждого одинокого мужчину. Баронесса бросила на них украдкой оценивающий взгляд, сделав неопределенное движение рукой. Когда они немного удалились, она сказала с внезапным порывом: