Брачные узы - читать онлайн книгу. Автор: Давид Фогель cтр.№ 4

Приказчик провел Гордвайля узким коридором, освещенным электрической лампой и с обеих сторон заставленным ящиками до самого потолка, и, коротко постучав, впустил его в кабинет владельца книжного магазина доктора Крейндела, который сидел лицом ко входу за большим письменным столом; при их появлении он отпрянул назад, будто его укусила змея.

— Сколько раз повторять вам, сударь мой, чтобы мне не мешали, когда я работаю!

— Господин давно ждет, — извинился приказчик, кивнув в сторону Гордвайля.

Похоже было, что доктор Крейндел только сейчас обратил внимание на присутствие Гордвайля. Отпустив приказчика быстрым взмахом руки и бросив на Гордвайля короткий оценивающий взгляд, он спросил, что ему угодно, при этом в голосе его все еще слышалось раздражение.

— Моя фамилия Гордвайль, — сухо представился Гордвайль. — Доктор Марк Астель, должно быть, говорил с вами обо мне.

— A-а, да! Конечно! — выражение лица доктора Крейндела сразу смягчилось; когда он говорил, во рту его поблескивали две золотые коронки. — Доктор Астель, как не помнить. Садитесь, сделайте милость, — он указал на стул возле письменного стола. — Вы хотели бы работать в моей книжной торговле. Очень хорошо! Как сказал Гете, любовь к книгам — вот верный знак… и так далее… Вы ведь, кажется, и сами пишете?

— Нет! — прервал его Гордвайль. — Вовсе я не пишу!..

— Нет? А мне говорили… Ну да это пустяки, конечно. Более того, так даже лучше… Намного лучше… Клейст сказал, писатели всегда… и так далее. Вы, конечно, знаете окончание этой максимы…

Гордвайль сидел и вглядывался в упитанное лицо доктора Крейндела, по выражению которого нелегко было понять, говорит ли он серьезно или с издевкой. Маленькие острые глазки его, прятавшиеся под низким лбом, были в высшей степени неприятны Гордвайлю. Тяжелое чувство поднялось в нем при мысли о том, что он будет вынужден сидеть с этим человеком в одном помещении по восемь часов подряд, день за днем, полгода, год, а может, и дольше. Так захотелось вдруг плюнуть на все дело и немедленно убраться отсюда. Но он не двинулся с места. Уже полгода Гордвайль ходил без работы; почти не осталось людей, у кого можно было бы занять денег. У него не хватило смелости взять и по собственной воле отказаться от возможности получить работу.

Доктор Крейндел продолжал:

— Вы, верно, изучаете философию. Весьма интересная область! Я люблю философию… И даже проучился три семестра… Скромность не разрешает мне признаться, что я сочинил когда-то, был такой грех, труд «Об отношении воззрений Канта и Спинозы»… Не пугайтесь, эта книга не была опубликована. Не более чем заблуждение молодости, обошлось без последствий… Но, как бы то ни было, я остался верен философии до сего дня… Вот и на складе у меня в основном книги по философии. Вы найдете здесь богатое собрание сочинений в этой области и сможете пользоваться ими по своему желанию.

Гордвайля охватило вдруг без всякой явной на то причины тоскливое, грызущее чувство. Он нетерпеливо взглянул в окно справа, откуда видны были небольшой двор, тачка с уткнувшимися в землю ручками и слепая стена, наполовину освещенная желтым светом солнца. Сейчас ему было безразлично, получит он работу или нет. Захотелось оказаться подальше отсюда, по крайней мере, подальше от этой комнаты, пропитанной, как казалось, застарелым запахом плесени, словно она не проветривалась уже много лет, подальше от этого странного существа, что разглагольствовало здесь перед ним, приводя выдуманные цитаты, к которому он, Гордвайль, уже определенно испытывал резкую неприязнь, как будто знал его долгие годы. Решив внезапно тотчас же покончить с этим делом, он повернулся к своему собеседнику. И странное дело: вместо лица доктора Крейндела увидел вдруг перед собой гипсовое лицо давешней утопленницы, так же ясно, как видел его на берегу канала, с раной на щеке и слипшимися каштановыми прядями. Он содрогнулся, встал и снова сел. Снова внимательно посмотрел в лицо доктору Крейнделу, и на этот раз оно оказалось на месте, с длинным острым носом и мясистым, круглым подбородком.

«Э, это от нервов, — подумал про себя Гордвайль. — Только от нервов. И все эти вымышленные цитаты, — вдруг вспомнил он, и слабая улыбка мелькнула на его лице. — Надо бы тоже поразить его подобной цитатой, в его собственном стиле».

И серьезно сказал:

— Да-да, книжная торговля — высокое призвание. Мицельсберг говорит: «Сокровища человеческого духа воплощаются…» — и так далее…

— Хи-хи, как вы сказали, Мицельсберг? Красиво сказано, сударь мой! Ну, так… — внезапно вернулся он к делу, — покамест еще не решено. Я имею в виду вашу работу в моей книжной торговле. Нужно еще взвесить, есть ли у меня необходимость в дополнительной «рабочей силе». Будьте любезны, зайдите спустя несколько дней, скажем, дней через четырнадцать, после полудня, и я дам вам однозначный ответ.

Гордвайль простился и вышел. Он не хотел признаваться самому себе в том, что отрицательный результат вызвал у него только радость. Как всегда в таких случаях, он почувствовал себя так, словно вдруг счастливо избежал тюремного заключения, к которому его вот-вот должны были приговорить. Да, ему надо найти работу, и он приложил к этому необходимые усилия. Что поделаешь, если все расстроилось свыше!.. Ах, если бы не проклятый желудок!

Был уже одиннадцатый час. Гордвайль ощутил во рту вяжущую неприятную сухость, вызванную, как это ни странно, пустотой в желудке. Кроме того, ему страшно хотелось курить. Он перешел Ротентурмштрассе и свернул в переулок. Остановившись, достал свою скудную мелочь и пересчитал ее еще раз, хотя прекрасно знал, сколько там есть. «Ну, шиллинга хватит, чтобы перекусить, а остальное — на сигареты!» Зайдя в лавку, он купил сигарет и прикурил одну. С минуту поколебался, не пойти ли домой работать, но тотчас передумал и решил остаться на улице. Было жаль упускать такой прекрасный день. Он подошел к маленькой беседке и, усевшись на скамейке, вольготно откинулся на спинку, положив шляпу рядом с собой.

Неподалеку сидел старик с жидкой бороденкой, в лохмотьях, и делал самокрутку, выбирая табак из грязных, жеваных окурков, разложенных у него на коленях на измятом газетном листе. Он делал это самозабвенно и тщательно, опустив голову вниз и совсем не чувствуя устремленного на него взгляда Гордвайля.

«Кто знает, — мелькнуло в голове у Гордвайля при виде старика, — кто знает, не придется ли и мне сидеть вот так же когда-нибудь… Ну так ведь это все равно, по сути дела!..»

Он достал сигарету и протянул ее старику, проговорив с подчеркнутой учтивостью:

— Позвольте предложить вам, если вы не возражаете.

Старик помедлил было, словно сомневаясь, затем протянул руку и взял сигарету. Оглядел ее со всех сторон с явным удовольствием, зажал между губ, вынул и снова оглядел, потом, оторвав кусок газеты, аккуратно завернул ее и засунул в карман латаного пальто.

— Премного благодарен, молодой человек! Дай вам Бог! Оставлю ее на вечер, перед сном. Вечером, когда уляжешься, покурить особенно приятно. Вы не поверите, — добавил он, — давно как-то, лет десять или двенадцать назад, был я у врача в больнице в Нойхаузе, так он запретил мне курить. Курево, он сказал, для человека смертельный яд. Умный был врач. От каждой затяжки, сказал, у человека внутри черное пятно образуется, размером с ноготь большого пальца… Он мне это пятно на носовом платке показал. Но бросить курить я все же не сумел. Полдня не курил, а больше не смог.