— Отчего же так? — доктор Крейндел снова начал воодушевляться. — Никогда я не смогу поверить, что вы всерьез это говорите! Невозможно! Вы не лишите меня этого наслаждения! Единственного, можно сказать, какое осталось у меня в этом мире!.. Ведь это как будто бы я сам писал!.. Точно так же, как здесь, в конторе, где все пишете на первый взгляд вы, а на самом деле пишу я… Да, это так, мой дорогой, так и никак иначе!
В этот миг в контору как вихрь ворвалась жена доктора Крейндела, миниатюрная рыженькая женщина, не знавшая ни минуты покоя. Она принесла с собой облако парфюмерных запахов и холод осенней улицы. И сразу же начала что-то быстро говорить, было похоже, что она продолжает разговор, начатый еще на улице.
— Не правда ли, она замечательная?! И так идет мне! Ты видишь, Паулерл? — она указала на свою новую меховую шубку. — Пощупай-ка! Настоящий каракуль! Я ее сразу же и надела, уже холодно, и можно отлично носить шубку, не так ли? И она легкая, я тебе говорю, такая легкая, как дыхание ребенка! Никакой тяжести не чувствуешь, просто как купальный халат! Для нее еще нужно другую шляпку, маленькую плюшевую шляпку, простенькую, без украшений…
— Присядь уже, дорогая, — прервал ее муж, вставший ей навстречу. — Ты врываешься как ураган и мешаешь господину Гордвайлю работать!..
— Ах, господин Гордвайль! — вдруг обратила она внимание на его присутствие и протянула ему руку в белой лайковой перчатке. — Простите меня, вы сидите себе в уголке, и я совершенно вас не заметила, ха-ха-ха! А вы что скажете об этой шубке? Я купила ее только что!
С минуту Гордвайль разглядывал пятнистую бело-коричневую шубку как настоящий знаток и наконец изрек:
— Прекрасно! И очень вам идет, сударыня!
— Вы думаете? Пощупайте, господин Гордвайль! Каракуль, последняя мода!
— Но шляпка совсем не подходит… — сказал Гордвайль многозначительно. — К этой шубке нужно шляпку попроще, маленькую такую, с тульей-колокольчиком, я бы сказал, черную…
— Конечно, конечно! Я сию минуту бегу, куплю другую шляпку! Ты видишь, Паулерл, господин Гордвайль разбирается в женской моде и тоже считает, что здесь нужна другая шляпка!
— Ну-ну, хорошо, моя дорогая! Купи себе шляпку. Однако что за спешка! Купишь после обеда. Для этого найдется время и после обеда! До тех пор шляпка никуда не денется!
— Нет-нет, я должна сейчас! После обеда у меня ни одной свободной минуты! В три приходит маникюрша, а потом, в пять, я встречаюсь с Мальвиной Хольцер, ну ты ее знаешь, она вчера вернулась из Мюнхена.
— Двенадцать уже, — попытался доктор Крейндел еще раз. — Время обедать!
— Это не займет много времени, — стояла она на своем. — Только четверть часа! Магазин здесь рядом, десять шагов! Я приду домой сразу после тебя!
У доктора Крейндела не осталось выбора. Он не сумел отсрочить хоть на немного, хоть до после полудня, новую трату. Он был вынужден выдать на месте необходимую сумму, и жена его мгновенно испарилась.
Гордвайль подал ему письма на подпись, затем взял пальто и шляпу и отправился обедать. В магазине его задержала кассирша, сказавшая ему с улыбкой:
— Вы уже идете обедать, господин Гордвайль? А не хотите ли пойти вечером на концерт? У меня два билета на Девятую Бетховена со Шлаком.
— Сдается мне, вы хотите соблазнить женатого человека, фройляйн Коплер, — насмешливо проговорил рыжий приказчик, только что закончивший разгружать ящик с книгами и теперь с удовольствием разминавший кости.
— Это вас не касается, господин Рудель! Вас-то я в любом случае не собираюсь соблазнять!
— Жаль, очень жаль! — рассмеялся тот. — Но может быть, вы разрешите мне попробовать соблазнить вас?!
— Вы несете вздор, господин Рудель, по вашему обыкновению!
— Я еще не знаю, свободен ли у меня вечер, — сказал Гордвайль. — Скажу вам после обеда.
Девушка выглядела немного обиженной.
— Впрочем, я могу обещать уже сейчас, — поспешил поправиться Гордвайль. — Да-да, конечно! В любом случае я постараюсь освободиться.
— О, я совсем забыла, — промолвила кассирша, — один мой приятель, друг юности, уже несколько раз просил меня достать ему билет на Девятую со Шлаком… Я позвоню ему, он будет страшно рад. Но если окажется, что он занят, я вам сообщу после обеда, господин Гордвайль.
— Хорошо! — улыбнулся Гордвайль, выходя. — Так и договоримся.
По правде говоря, у него не было никакого желания идти вечером на концерт. Но, чтобы сделать приятное кассирше, он дал полуобещание, поскольку ему почему-то казалось, что она несчастлива.
Tea уже более двух недель пребывала в санатории доцента Шрамека. Операция по уменьшению груди уже была сделана и прошла благополучно. Гордвайль навещал ее почти каждый день после работы. Все это время настроение ее было самым спокойным, и к мужу она выказывала явную приязнь, что вселило в него новые надежды, и он в какой-то мере успокоился. В свободное время он много писал без всяких помех, и удовлетворение от работы, удававшейся ему, также способствовало улучшению его настроения. Вечная тревога, стеснявшая его, ослабила свою хватку, и он стал трезво оценивать мир вокруг себя, воспринимая его с той свежестью чувств, которая свойственна арестанту, вышедшему на свободу после длительного заключения. Сознавая свое внутреннее освобождение, Гордвайль, однако, связывал прошлое отсутствие свободы с какими-то иными ошибками, не имевшими отношения к окружавшей его действительности; душа его с отвращением отвергала очевидные истины, оттого, возможно, что в нем сидело нечто сильнее этих истин, властно препятствовавшее им пробиться в его сознание. Он обманывал себя, веря, что источник нынешних перемен в его зрелости, естественным образом достигшей сейчас полного расцвета, без всякой связи с внешними факторами, — и ему было хорошо так.
Когда у него бывали деньги, он обыкновенно обедал в маленькой столовой неподалеку от конторы. Сейчас он зашел в эту столовую — посетителей там было немного, — занял свое постоянное место, и его немедленно обслужили. Проглотив немного бульона, отдававшего прогорклым говяжьим жиром, он почувствовал, как к нему неожиданно возвращается давешний гнев на доктора Крейндела, — это сразу лишило его аппетита. Он отложил ложку и решительным движением с шумом отодвинул от себя тарелку, так что женщина в трауре, сидевшая напротив и даже на время еды не снявшая черных перчаток, подалась немного назад и посмотрела на него с изумлением. Вернуться сейчас в контору и снова видеть перед собой тупую рожу этого проходимца представлялось сейчас Гордвайлю совершенно немыслимым. Нет, после обеда он позвонит туда и скажет, что у него мигрень, — только и всего! Неожиданное это решение в мгновение ока успокоило его и даже наполнило душу сладостным ощущением мести. Теперь у него будет целых полдня свободы от всех забот! Он поспешно закончил обед и расплатился. Тем не менее в глубине души он чувствовал угрызения совести: это решение так не соответствовало его обязательному характеру. Перед ним внезапно всплыл образ Йетти Коплер, кассирши, и ее приглашение на концерт, и незначительное это соображение вдруг оказалось необычайно весомым, почти заставив его изменить свое решение. «Нельзя же обидеть ее, — подумал Гордвайль. — Мы ведь условились, почти наверняка… Нет! — одернул он себя. — Ничего не поделаешь! Сегодня не могу!» Утвердившись в этом решении, он встал и вышел из столовой.