Смерть Вронского - читать онлайн книгу. Автор: Неделько Фабрио cтр.№ 7

Приободрившийся граф перевел разговор на впечатления, пережитые им нынешним сентябрьским утром во время проводов танковой колонны «из Белграда в Баранию», вспомнив при этом стоявшую рядом с ним на террасе даму, которая ликовала по поводу того, что больше не будет восьми национальных коммунистических партий.

— Я все правильно понял? И почему мадам так радовалась этому? — спросил граф.

— Для нас большая честь ответить на этот вопрос, господин граф, — подал голос тот, кто, представляясь, назвал себя университетским профессором. — Речь идет о спасении нашей Югославии, о вере в то, что ее все еще можно спасти и должно спасать, ради чего, собственно, как я понимаю, вы и оказались здесь, с нами.

— Да, разумеется, — подтвердил Петрицкий.

— И за что мы вам благодарны испокон веков, — вставил поэт.

— Для сербского крестьянина, а мы крестьянская нация, слово «сербство» всегда было синонимом слова «югославянство». В частности, мы, в благородном единении Короны и народа, на всем пространстве от Альп до Балкан всегда осознавали, что за нами стоит история государства Неманичей, революции Карагеоргия и Милоша и их государство, а также вся Эпопея периода короля Петра. Во всем этом нам помогала наша Церковь, но помогало нам еще и то, что все те, кто по рождению являлся хорватами или словенцами, думали по-сербски, то есть по-югославски, — говорил университетский профессор. — История югославского национализма представляет собой историю антисербского национализма. Природа же сербского национализма состоит в том, что это национализм оскорбленного достоинства.

— Позвольте пояснить, — учтиво вмешался академик. — В течение последних сорока лет у сербского народа пытались отнять его историю, духовную самобытность, экономическую и политическую самостоятельность и даже неприкосновенность. Идеология уничтожала и фальсифицировала как мотивы, так и результаты тех освободительных войн, которые вел сербский народ…

Пока поэт, переводивший их слова на русский, сделал паузу для передышки, граф снова вспомнил и литературный вечер в Москве, и звучавшие там такие же суждения.

— …у сербского народа пытались отнять и его великое средневековье, замалчивали многие факты современной истории, так что в конце концов все свелось к одной лишь истории периода Иосипа Броза, — продолжал академик.

— А все, что осталось в памяти обычных людей от титоизма, — это бесконечная, поистине эпическая история коррупции и насилия, — снова вмешался поэт.

— Народ, который за создание как первой, так и второй Югославии отдал больше жизней, чем любой другой, сейчас обвиняют в угнетении этих других народов! — снова заговорил академик. — Среди всего зла, совершенного и отдельными людьми, и некоторыми национальностями в целом — начиная с балканских войн и вплоть до бунта албанцев в Косово и Метохии два года назад, — именно сербам приписывают самые страшные преступления, их вина якобы самая большая, она гораздо больше, чем вина всех остальных, и так называемое сербское варварство сплошь и рядом отождествляют и с усташским геноцидом, и с великоалбанским террором!

— А все мы прекрасно знаем, что хорваты проявляли склонность к геноциду уже с седьмого века, потому что они вовсе не чистые славяне, они еще тогда смешались с одним азиатским народом, а в период существования фашистского хорватского независимого государства, во время Второй мировой войны, эта азиатская кровь, зовущая к преступлениям, проявила себя в полной мере, — горячо вступил в разговор университетский профессор.

— Сербы как народ, как нация, Сербия как государство не нуждаются ни в чьем, я хотел бы подчеркнуть, ни в чьем прощении и оправдании ни за захваты чужих территорий, ни за погромы над представителями других народов, ни за современные претензии на политическую доминацию, однако, как показал это господин академик, нам ничего не прощают. Не прощают даже того, что мы, несмотря на постоянный геноцид по отношению к нам, все-таки выжили! — продолжал поэт.

— Никогда за последние семь веков ненависть к сербам не была ответной реакцией на угрозу с их стороны. Если я не ошибаюсь, последний раз сербы захватили чужую территорию во времена царя Душана, причем даже тогда — без огня и меча! — объяснял университетский профессор. — Во всем виновата религиозная нетерпимость по отношению к нам. Ватикан!

— Давайте вернемся к вашему вопросу, господин граф, — спокойно предложил академик. — В титовской Югославии сербский народ не был равноправен с другими народами, составлявшими федерацию, напротив, он был бесправен, подвергался эксплуатации. И существуют большие опасения, что братское сообщество распадется, если Сербия превратится в его равноправного члена. Именно сейчас сербам ясно дали понять, что, если взаимная вражда прекратится, их никто не станет любить!

— Но разве ваше государство еще не распалось? — удивленно спросил Вронский.

— Европа, господин граф, а именно на Европу больше всего любят ссылаться наши северо-западные политики и вдохновители альтернативных идей, не знает рецептов быстрого приготовления государственных образований. И Европа никогда без крайней нужды не допускала стремительного распада какой-либо страны. Только политически наивный человек может поверить в то, что стабильная Европа, охваченная интеграционными процессами, может заинтересоваться какими-то сомнительными политическими отбросами, которые хотят отколоться от Югославии, в тот момент, когда в ней временно проявились дезинтеграционные настроения. Не говорите глупостей! — ответил русским гостям университетский профессор.

— Мы переживаем великий исторический момент, — академик поднял вверх указательный палец правой руки, желая привлечь к себе внимание. — Политические события в Сербии проходят под знаком массовых выступлений в поддержку требования сформировать сербскую государственность, и этот процесс уже нельзя повернуть вспять. Мы стоим на пороге отмены конституции 1974 года, которая была написана под диктовку брионской камарильи и антисербской коалиции, под диктовку нашего северо-запада. Согласно этой конституции, хочу, чтобы вы знали это, дорогие друзья и союзники, вся Сербская республика была втиснута в границы некогдашнего белградского пашалыка и поставлена в зависимость от приштинского беговата и новосадского воеводства. То обстоятельство, что наш народ вышел на улицы и сверг власть бюрократии, с новой силой поставило на повестку дня сербский вопрос, сконцентрировало нашу национальную энергию и обновило и активизировало демократическую сущность и традиции сербского народа. Сербия вместе с Воеводиной и Косово уже стала единой республикой, и теперь она ведет борьбу за сербское понимание федерации. Не может быть восьми совладельцев у одной системы!

— Да и вообще, как спросил один наш юморист, «зачем было основывать Югославию, если теперь запрещают быть югославом?» — пошутил поэт и сразу продолжил переводить, потому что гости внимательно ловили каждое слово своих собеседников.

— Позвольте мне, — обратился академик к поэту, — закончить свою мысль. Видите ли, мы убеждены, что Югославию нужно спасать, спасать от агонии, из-за которой она не только не может нормально развиваться, но буквально погибает, и первое политическое условие спасения Югославии, я повторяю: такой Югославии, какой себе ее представляет и любит тот самый сербский крестьянин, о котором мы с вами здесь говорили, — это отмена навязанной стране конституции 1974 года. Поэтому войну нужно воспринимать как хирургическую операцию, болезненную, но совершенно неизбежную для спасения жизни больного.