Игра в любовь - читать онлайн книгу. Автор: Ксения Духова cтр.№ 24

Добрый ведущий передачи про животных говорит колоритным голосом – «беременную черепаху встретить сложно. А если и встретишь, то отличить ее от небеременной очень трудно»… Для меня беременная черепаха может быть синонимом счастья, отличить его от несчастья можно, но с трудом. После того, как оно вылупилось и уплыло, на берегу валяются скорлупки и тянется след к морю.

Настоящее счастье было давно, когда я умела его чувствовать именно в тот самый момент. Вот оно происходит, и внутри тебя взрывается само слово «счастье», обсыпая липким конфетти бешено бьющееся сердце.

Первым моментом счастья помнится заселение наше в новую квартиру, с пластмассовым тазиком ярко-синего цвета гордо шли мы с мамой из барака к огромному дому. Потом долго получали ключи от квартиры на шумном собрании. А за окном было солнце, весна и побелка деревьев, а когда мы без лифта добрались до седьмого этажа, сердце разрывалось от предчувствий, казалось, что новая жизнь не может быть такой же беспечной и радостной в отсутствие длинного общего коридора и наростов мха на крыше сарая, мама нервно шутила насчет золотого ключика, никак не открывавшего фанерную дверь новой жилплощади. А я держала тазик и очень хотела уйти обратно. Пока еще не поздно.

За двадцать с лишним лет мои понятия о красоте менялись несколько раз. Но даже сейчас я искренне верю, что та самая квартира была чудесна, великолепна, я влюбилась в нее с первого взгляда, даже темно-зеленые обои с коричневыми разводами были замечательны, и квадратики дешевого линолеума, так быстро отклеивающиеся под ногами. Чудесно было сочетание синего и грязно-бордового… И коричневые плинтуса, и железные шпингалеты на дверях, это была наша квартира, и в ней была моя комната. И я сидела в ней со счастливой улыбкой, пока мама носилась с тазиком и тряпочками по квартире, радостно ахая и строя грандиозные ремонтные планы, спустя два часа меня с трудом вытащили из комнаты и повели обедать. В бараке нас радостно спрашивали и теребили, но – боже мой! – как я была далека от моей прежней жизни! Я не могла объяснить – почему резать дерн алюминиевой ложкой и складывать в тарелки куклам – занятие более меня недостойное… Хотя нет, я утешила подружек тем, что мы обязательно встретимся после ремонта, когда мы закончим ремонт, я не подозревала, что ремонт может длиться всю жизнь.

А назавтра я заболела, лежала три дня с температурой под сорок, и вся комната пропахла уксусом. У меня так до сих пор бывает – от больших потрясений, когда не знаешь, как с ними справиться – проще заболеть. Температура спала так же, как и началась. И я поклялась, что в новой жизни буду самым лучшим человеком, чтобы быть достойной своей новой комнаты с зелеными обоями, на уговоры пойти погулять я не соглашалась – невозможно было покинуть квартиру ни на минуту, а в своей комнате я гладила руками стены и плакала. Честное слово – от счастья.

Хотелось написать про море и деревню как главные этапы детского счастья, однако упорно всплывает другое – запах пшенной каши по утрам, иногда давали манную или овсянку, но пахло всегда пшенкой. На подходе к садику меня начинало уныло подташнивать. В светлом здании с нарисованными Чебурашками и бабочками на стенах мне предстояло провести целый день! Вместо того, чтобы читать, есть бабушкины зимние пирожки и ходить по дому в вязаных носках, меня же разряжали в платья и сползающие белые колготки и вели в пшенное марево, а дома была бабуля… не та, что вечно скупала китайские халаты с драконами, а ее мама из деревни. Которая – прабабушка. Которая приезжала к нам на зиму с мешком вязаных носочков всех цветов и тюком шерсти. И на всю зиму у нас поселялся маленький человечек в платке, пекущий пирожки, блинчики и прядущий шерсть, постукивая прялкой об пол. В гости специально напрашивались девочки и мальчики из нашей группы, чтобы поесть пирожков и потрогать прялку, она мне никогда не варила по утрам кашу, а по субботам тихо сидела и ждала пока я проснусь. А потом говорила – «Пойдем-ка, Оксанка, на санках с горки… А то так всю зиму просидим в вашем скворешнике, а бабу так и не слепим»… А когда я долго не шла домой, она выходила на балкон в пуховом платке и кричала с седьмого этажа – «Оксанка!!! Мандюлина!!! Ну-ка давай-ка домой-ка!!!»… А потом, развешивая по всем батареям одежду, долго ворчала и кормила меня настоящими деревенскими щами с кислой капустой и салом, разве могло все это счастье сравниться с садиком, «дневным сном» на раскладушках и отсутствием добавки киселя в полдник?

Но мама говорила, что «садик развивает» и «осовременивает», поэтому я повышала процент посещаемости, назло теряла каждую неделю варежки и носки, бегала без шарфа, чтобы заболеть и – добивалась своего, обычно на какой-нибудь праздник, хотя, что значит мишура на платье и корона из фольги, когда есть мультики по черно-белому телевизору, куча любимых книжек и плюшки-преснушки с топленым молоком.

А запах каши я до сих пор не люблю, потому что несколько раз, когда родители забывали меня забрать из садика, нам давали на поздний ужин разогретую пшенную кашу, у меня до сих пор все внутри переворачивается от ее запаха, как будто тебя никто не любит и все бросили.

А носки бабушка мне вязала колючие серые с розовыми полосками.

Старушку никто не любил, и ее это все еще тревожило. Не то, чтобы любить было не за что. Некому было любить, родственников не было, а чужие пробегали мимо. Чтобы полюбить – надо привыкнуть. А кто захочет привыкать к незнакомой старушке, которая в любой момент может умереть? Животных старушка не заводила по той же самой причине скорой смерти. Поэтому старушку никто не любил. Некому было остановиться и начать привыкать к старушке. Она и не требовала к себе внимания. Старушка все хотела научиться вязать носки и относить их потом в детский дом, чтобы хоть кому-то от ее долгой жизни была польза, ощутимая, но глаза видели плохо и с вязанием не сложилось. А потом старушка умерла, и слушала о себе речи на поминках, а все говорили – какая она была милая, как улыбалась и желала всем доброго утра. И вечера тоже, и как ее все любили, умершая старушка жалела, что умерла так рано, не успев ничего понять. Но оживать уже было поздно. Да и в квартиру ее должны были заселить молодую семью.

Самое сильное впечатление детства: моя истерика по поводу похода в магазин за разливным молоком. Размахивая эмалированным бидончиком, я кричала родителям, что таким фашистам, как они, вообще не надо иметь детей, им нужно заводить мышей для опытов.