— Когда девять лет назад я встретил Сусанну, она… Ну,
как бы это помягче сказать? Была девицей легкого поведения.
Глаша разинула рот:
— Ты женился на прости… Прости.
— Зря не договорила. Женился на проститутке. Я влюбился
без памяти. Мне было все равно, чем Сузи занималась до нашей встречи. Я решил,
что смогу стать для нее счастливым билетом, и она будет любить меня вечно.
— И она любила тебя?
— Все девять лет, что мы прожили вместе. А потом стала
поить горьким чаем и исчезать по ночам. Я не хочу сообщать в милицию или, еще
того хуже, выворачивать душу перед частным сыщиком. Они обязательно это
разгласят. И тогда обо всем узнает Андрей…
— Андрей? Какой Андрей?
— Какой-какой? Нежный!
— Это для тебя он Андрей, а для меня Андрей Васильевич.
— Он узнает и будет.., недоволен. Раздосадован. Моя
благонадежность, моя добропорядочность уже не станут казаться ему такими уж
неколебимыми. Это может разъединить нас. Глаша, что бы ни случилось, он не
должен узнать.
— Понимаю…
— Он приглашал нас с Сузи на всякие важные встречи,
рауты, на свои дни рождения. Там были очень высокопоставленные люди. Если он
узнает про Сузи…
— Послушай, а после свадьбы твоя жена где-нибудь
работала? — спросила Глаша и тут же покраснела до ушей. Кайгородцев ничего
не заметил.
— Поначалу нигде не работала. Потом пристроилась к
подружке в магазин, торговала косметикой. А теперь продает массажеры. Знаешь,
такая классическая пирамида, когда один продавец приводит другого и получает за
поголовье приведенных какой-то там процент…
— Как «Гербалайф»? — уточнила Глаша.
— Точно.
— У меня подруга влезла в такую же систему, торгует
косметикой. По моим наблюдениям, она вкладывает больше, чем получает.
— Глаша, меня не интересовал размер ее заработка. Она
делала все, что хотела. Я пока еще в состоянии содержать семью. Некоторое время
назад мы даже подумывали завести ребенка. У меня, если ты не в курсе, двое
детей от первого брака, но Сузи тоже хотела ребенка. Хотела, хотела, а потом…
— Начала поить тебя горьким чаем, — закончила за
него Глаша. — Петя, — жалобно сказала она. — Ну что я могу
сделать?
— Хотя бы поддержи меня, — попросил тот, глядя на
нее полными муки глазами. — В конце концов, ты — мой референт. Считай, что
я дал тебе поручение.
— А как же типография, буклеты? — пробубнила она.
— Типография, буклеты — это само собой. А Сузи — твое
домашнее задание. А мое домашнее задание — Дукельский.
— Петь, а что, если… — Глаша сверкнула желтыми
глазами. — Что, если с твоей женой что-нибудь случилось?
Кайгородцев принялся разглядывать свои ногти.
— Может быть, я монстр, — сказал он, не прерывая
своего занятия, — но для меня важно не только что с ней случилось, но
также как и где это случилось. Ты меня понимаешь?
Глаша внимательно посмотрела на Кайгородцева. Она всегда
полагала, что он классный мужик — и умный, и красивый, и справедливый. А сейчас
вдруг подумала, что не хотела бы оказаться на месте его жены.
— Я чувствую себя так, словно выпустил джинна из
бутылки, — признался он и поежился. — Никому этого не рассказывал…
Глаша, я всецело полагаюсь на тебя.
— Сегодня вечером я сижу с племянником, — вместо
ответа сообщила та. — А завтра нам нужно вместе сходить на кладбище.
Покажешь мне ту калитку, ладно?
Кайгородцев молча кивнул.
Глаша вышла из кабинета и попала прямо в жаркие объятия
Подвойской. Она ходила по приемной и месила воздух вместе с большим белым
вентилятором. Над нею тучей висело неодобрение.
— Такого мужика упустила! — накинулась она на
Глашу. — В Академии МВД преподает!
— Раиса Тимуровна, — твердо сказала Глаша, —
я видела, что ему нравитесь вы. Борьба была бессмысленной.
— Я?! — ахнула Подвойская и тяжело опустилась на
стул. — Глашечка, ты смеешься над бедной старухой.
Она всегда называла себя старухой, когда хотела, чтобы ее
похвалили. Глаша уже собралась хвалить, когда в приемной материализовался Саша
Ашмаров. За глаза все звали его Кошмаровым, хотя Саша был весьма приятен на
вид. Восток едва проступал в его чертах, но этого было достаточно для того,
чтобы сделать лицо неординарным. Сашины раскосые глаза разили наповал, и все
пациентки женского пола, побывавшие в центре, обязательно записывались к нему
на массаж. Глаша даже предложила Кайгородцеву поместить в готовящемся буклете
фотографии докторов, считая, что внешность Ашмарова будет особенно действенной
рекламой.
— Как жизнь? — спросил Саша, вздернув
бровь. — Говорят, Глаша, ты вступила со мной в конкурентную борьбу? Кого
ты там заломала на пляже?
— Уже все знают! — пробормотала она.
— Еще бы не знать! Этот тип звонил все утро, поднял на
ноги весь медперсонал. Говорит, ты ввела его в заблуждение. Бессовестно
обманула, назвавшись доктором, а потом налегла, как мясник на окорок, и выбила
ему пару позвонков.
— Вранье! — выкрикнула Глаша. — Я имела
доступ к телу как частное лицо! Да и не одни же мы были на этом пляже!
Глаша неожиданно вспомнила, что совсем рядом на большом
одеяле отдыхала группа юношей, которые в тот момент лежали под солнцем, как
овощи. Не могли же они все одновременно задремать! Значит, кто-то из них мог
слышать весь ее разговор с Дукельским. Надо несколько раз съездить на плотину
примерно в то же самое время и попробовать отыскать их. Если у нее будут
свидетели, Дукельский непременно отвяжется. И Кайгородцеву не надо будет
посылать к нему своих мальчиков с угрозами.
Тем не менее Глаша весь день думала вовсе не о Дукельском, а
о предстоящих поисках Сусанны Кайгородцевой. Она понятия не имела, с какого
боку подступиться к этому делу. Завтра они с Петей посетят кладбище. А дальше?
Наверное, надо составить список всех ее подруг, всех родственников. Мало ли кто
что про нее знает? Интересно, Петя хоть кому-нибудь еще сказал о том, что у
него исчезла жена?
«А что, если он ее убил? — внезапно подумала
Глаша. — Как в кино. Убил и поэтому не торопится обращаться в милицию. Ему
нужно, чтобы прошло как можно больше времени. Да, но тогда зачем ему я? Может
быть, он хочет проверить, не оставил ли каких-нибудь улик? Если я их найду, он
меня тоже шлепнет, а улики уничтожит».
В тяжких раздумьях Глаша посмотрела на часы и ахнула. Брат
должен был подвезти Дениску к половине седьмого, а уже без двадцати семь.
— А вот и твоя любимая Глафира! — радостно сообщил
Коля десятилетнему сыну, завидев свою сестрицу. — Вылезай, приятель, вам
дальше пешком.
Дениска боднул на прощание отца головой в плечо и побежал
Глаше навстречу. Он охотно оставался с теткой, потому что она не давила на
него, не заставляла есть «как положено» и разрешала смотреть по телевизор все,
что он хотел. Даже кино, где целовались и громко стонали.