— Что?! Что случилось? — закричал он, обращаясь ко мне.
— Ничего страшного. Просто наш неизвестный друг в очередной раз напомнил о себе! — ответила я.
— С тобой все в порядке, дорогая? — спросил он у жены, бережно обнимая ее за плечи.
— Да! Все в порядке! — всхлипнула Алевтина Павловна.
— Так что же произошло? — уже спокойным голосом поинтересовался режиссер.
— Сами посмотрите! — мрачно ответила я, кивнув на дверь уборной.
Скоробогатов оставил свою благоверную супругу и открыл дверь в ее уборную.
— Тьфу ты! — выразил он свое впечатление от увиденного.
Я снова зашла в комнату. Только теперь я заметила бумажку, которая была вставлена в щель между стеной и зеркалом. Я взяла в руки небольшой лист с наклеенными на него буквами, вырезанными из газет. Разнокалиберные заглавные буквы составляли неровную, пляшущую фразу: «ТЫ МОЯ ГОЛУБКА…»
* * *
Первое, что мне вспомнилось, когда я на другой день проснулась дома в своей постели, — это безумные события предыдущего дня. Тетя Мила на кухне уже готовила очередную утреннюю партию своих плюшек, одновременно напевая какую-то оперную арию. За окном ей весело вторили птицы, в окно своими лучами било яркое июльское солнце. Прекрасный день! В такой день следует встать с хорошим настроением и потом до вечера наслаждаться жизнью! Только вот у меня на душе было, мягко говоря, плохо. Точнее, просто отвратительно!
Встреча с подозрительным типом в коридоре, потом дурацкое (другого слова здесь и не подберешь) заточение на чердаке. Потом триумфальный спуск через люк в потолке на глазах у моих наилюбезнейших клиентов! И в завершение — очередная кровь в артистической уборной Алевтины Павловны. Конечно, никто не усомнился в моих профессиональных способностях, тем более что по-настоящему работать на Скоробогатовых я начинала только сегодня.
Но я сама была ужасно недовольна собой. Наверное, последние гладенькие дела, когда вся моя работа сводилась лишь к присутствию на разного рода фуршетах и презентациях с сытенькими банкирами, не интересующими никого, кроме их ревнивых женушек, окончательно усыпили мою бдительность!
Все, начинаю новую жизнь! С этого момента — больше ни одного прокола!
— Проснулась? — В комнату заглянула улыбающаяся тетя Мила.
— Ага! — ответила я, потягиваясь.
— Тогда я ставлю кофе!
— Ставь! — сказала я, решительно отбрасывая одеяло.
Уже когда я сидела за столом на кухне и уплетала румяные тетины плюшки, запивая их прекрасно сваренным черным кофе, тетя меня спросила:
— Ну и как тебе театральная жизнь?
— Честно? Не очень! Рада, что не воплотила в жизнь свою детскую мечту стать артисткой!
— А когда это ты хотела стать артисткой? — удивилась тетя Мила. — Что-то я такого не помню!
Вроде бы ты родилась уже с погонами на плечах.
— А этого не знали даже родители. В пять лет я твердо решила, что буду актрисой. Правда, я хотела сниматься в кино.
— Представляю, что было бы с твоим отцом, если бы ты попробовала осуществить эту мечту!
— Проклял бы! — засмеялась я. — А потом выдал бы пятьдесят нарядов вне очереди!
* * *
Мы с Алевтиной договорились, что я приеду в девять. Там мы садимся в служебную театральную «Волгу» и едем в театр. Но дома у Скоробогатовых меня ждал очередной сюрприз. Когда я вошла в гостиную в сопровождении Алевтины Павловны, там уже присутствовали Георгий Михайлович и еще какой-то грузный мужчина в хорошем, но уже порядком заношенном черном костюме.
— Доброе утро, Женечка! — Режиссер подбежал ко мне и поцеловал руку.
— Доброе утро! — холодно отреагировала я.
— Познакомьтесь, пожалуйста, с директором охранного агентства «Рекс» Владимиром Александровичем Михайловым.
— Очень приятно! — кивнула я типу в черном костюме.
— У нас возникла небольшая проблема! — продолжил Скоробогатов. — Дело в том, что Владимир Александрович отказывается работать вместе с вами!
— То есть? — Я удивленно подняла брови.
— То есть мы не работаем в связках с другими охранными агентствами, тем более с частными лицами, тем более с женщинами! — подал голос грузный мужчина.
— Не поняла? — Я вопросительно посмотрела вначале на Скоробогатова, затем на его супругу, которая все это время с недовольным лицом стояла в дверях.
— Я даже не знаю, что делать! — развел руками режиссер.
— Тогда кто же знает? — спросила я. — Насколько я понимаю, здесь решается вопрос о том, кто далее будет охранять вашу супругу: я или «Рекс».
И теперь все зависит только от вашего решения.
— Я считаю, что будет лучше, если мы поручим мою охрану Евгении Максимовне! — сказала Алевтина Павловна.
— А я думаю, что с двумя ребятами из «Рекса» тебе будет спокойнее.
— Я склонна больше доверять женщине! — заявила Алевтина Павловна.
— Но здесь речь идет не о женских секретах, а об охране твоей жизни! — замахал руками Скоробогатов.
— Вообще-то, Алевтина Павловна, ваш муж в данный момент совершенно прав! Когда мы подписывали с вами контракт, то брали на себя определенные обязательства по вашей охране! — не вставая с дивана, заявил Михайлов.
— Так где же она, ваша охрана? — зашипела на него Алевтина Павловна. — Только привозите на работу и с работы! А кто вчера был в моей уборной, знаете?
Когда она произнесла последние слова, я скромно потупилась. Я одна знала, но молчала. Зачем этим людям знать о моем проколе? Нет, этот свой вчерашний позор я унесу с собой в могилу!
— Толку от вас никакого — только деньги дерете и ничего не делаете! — Казалось, еще немного — и Алевтина начнет топать ногами.
— Так, ну все — мне это надоело! — Разгневанный Михайлов встал с дивана и решительно направился к выходу, резким движением отстранив при этом Алевтину Павловну.
— Хам! — тихо процедила она сквозь зубы.
— Мой телефон у вас есть! — обернувшись, бросил Михайлов. Затем тяжелая скоробогатовская дверь захлопнулась за ним. Больше этого человека я не видела. И слава богу!
— Что дальше? — спросила я хозяев.
— Ничего! Вы работаете с моей женой! — сказал Скоробогатов и тоже вышел из гостиной. Он явно был расстроен происшедшим.
— Ну вот, Женечка! Видите, как хорошо все получилось! — проворковала мне Алевтина вымученно радостным тоном.
— Что-то мне так не кажется… — усмехнувшись, ответила я.
* * *
На этот раз я всю репетицию сидела в зале как привязанная. Те же резкие выкрики Скоробогатова в адрес актеров, те же банальные сцены из польской жизни периода Второй мировой войны.