— Не дам ни копейки, — Зотов покачал головой. — Не дам. У тебя есть подельник. А значит, за двоих отвечаешь.
В его словах мелькнула едва заметная фальшь. Я улыбнулась. Гамаюнов играл лучше, ровнее и правильнее. Меня посетила мысль, что я нахожусь на съемочной площадке, где эти двое так искусно вырисовывали свои интонационные пируэты.
— Видишь, Альберт, — я из чистого любопытства включилась в их игру. — А вот Зотов верит, что Твердовский влюбился. Сбежал, говорит, парень с девчонкой, даже на гонорар плюнул. Это же факт, что плюнул. Или все-таки недоплачено? Или доля Гамаюнова ушла на розыгрыш самого Гамаюнова? А, Алевтин Андреевич?
— Ну не видел я его, — взвился Зотов. — В сотый раз тебе говорю. Вон в сейфе деньги его лежат. Приехали, сдали бы мне товар — получили бы. Какой базар? А звонок они подстроили. Сначала договорились, а потом подстроили. Это и ежу понятно. Он вообще мог звонить сейчас уже из Вены или из Франции. Меня развести. Вот смотри, — Зотов кивнул на Альберта. — Два часа он сидит уже и дергает меня. По рогам ему, что ли, дать, не знаю. Учуял гнилое и приехал. Сидит, свою долю клянчит.
Зотов слегка расслабился в пылу полемики. Он почти забыл, что уже час как фактически находится под домашним арестом.
Мне необходимо было положить конец этой перепалке. К тому же многое было непонятным в поведении Зотова, и, чтобы хоть немного приподнять завесу неизвестности, я открыто решила его высмеять.
— Как же вы взялись за такое дело, не имея представления о том, кто предлагает похищенного человека?
Мой голос звучал ровно, но все же чувствовалось, что в нем промелькнули подвох и удивление. Зотов это заметил.
— Почему же… Мы встречались. У нас даже были два очень обстоятельных разговора. Заказала женщина. Светлана Владимировна Петелина.
Назвав мне имя Петелиной, Зотов открыто посмотрел мне в глаза, ища в них оживление и радость, но я умела скрывать свои чувства. Кроме того, все это предстояло еще проверить. Однако имя заказчика прозвучало, и свидетелем этого был даже Гамаюнов.
— Она одна? — уточнила я, скрывая торжество.
— Да. Она клятвенно обещала щедрое вознаграждение, — грубо рассмеялся Зотов, переполняемый желчью, и его можно было понять. Вместо денег он потерял свободу. — Миллион баксов, если девку будут выкупать.
— Откуда у нее такие деньги? — не скрывая своего удивления, спросила я.
Я просто поверить не могла, что многоопытный Алевтин Андреевич мог купиться на такую дикую ложь.
Зотов мечтательно погрузился в воспоминания.
— Я тогда тоже спросил себя, откуда у нее такие деньги. Оказалось, что есть на свете крупные люди, которые готовы не постоять за ценой и купить у нее «оскароносный» проект. Она меня убедила, — не спеша произнес он.
— Тебя и убеждать не надо было, когда ты услышал, что речь идет о миллионе! — рявкнул Гамаюнов, но тут же получил довольно жесткий тычок от одного из моих друзей, которые держали его за руки и за плечи.
— Вам сидеть, господин Зотов, — сказала я, слезая со стола и молча увлекая моих спутников за собой из этого поганого места.
Зотов скривился в ядовитой улыбке и посмотрел на меня, словно мечтал увидеть в одном из своих опусов.
— Мне давно сидеть, и, поверьте, есть более тяжкие статьи, чем похищение, которого я не совершил. Оно ведь не состоялось. Скорее Твердовский за него ответит, чем я. А уж от попытки похищения, будьте спокойны, я откуплюсь.
Уже в дверях я оглянулась. Все-таки мне не давал покоя один вопрос:
— Не пойму. Может, вы объясните, почему этой Петелиной не жилось, как всем нормальным людям? К чему эта дикость? Она в самом деле так невыносимо хотела, чтобы фильм снимал не Белохвостов? Где мотивы?
Зотов вяло пожал плечами.
— Любовь. Вот и все мотивы. Видите ли, мы в свое время, правда в разные годы, учились с ней во ВГИКе… Ну, и как-то за стаканчиком вина она разоткровенничалась со мной. Я понял, что тут замешана любовь. Только не знал, чья и к кому. После той беседы с Петелиной у меня возникло ощущение какой-то недосказанности. Как будто она стыдилась сказать мне о чем то главном. Я хорошо заплатил частному детективу, и он кое-что о ней разузнал. Оказывается, она так любит своего боса, что в конце концов решила его погубить, — коротко и, как мне показалось, очень уверенно сказал Зотов. — Белохвостов пошел бы на все ради дочери. Он очень любит свою малышку. Он бы разорился, а разоренный Белохвостов никому не интересен. Проект выполнил бы другой человек, к которому пришла бы долгожданная слава, а вслед за ней большие деньги…
— А Виктория? В кого бы превратилась она? — с интересом и возмущением обратилась я к Зотову, надеясь все-таки, что он понимает, что они с Петелиной сотворили.
— Мы бы вернули ее отцу, — успокоил меня Алевтин Андреевич. — Впрочем, кто ее знает? Она никого не интересовала и не интересует.
Мои спутники поравнялись со мной, и, когда мы втроем встали у выхода, я тихо предупредила Зотова:
— Я не советую вам попадаться на глаза Белохвостову.
Зотов спокойно посмеялся надо мной и моими словами.
— Деточка, я его не боюсь. Если не выплатят деньги, Виктория будет сниматься в моих фильмах. Вот посмотрите. Если же она все-таки вернется в Москву с Твердовским, она сама опровергнет факт ее похищения. Украл-то возлюбленный. Думаю, как бы она сама не стала шантажировать своего отца в обход моих интересов.
— Это до тех пор, пока Твердовский жив, — парировала я, давая понять, как много может изменить его смерть. Тогда уже Зотову было бы не открутиться.
— Да. Но скорей всего, убью его я, — горько пообещал мне Зотов.
Он был очень недоволен действиями Твердовского, тем самым приоткрыв для меня, как нам с Викторией будет трудно добраться до Москвы.
— Я возьму у вас пару кассет. — Я протянула руку и взяла еще кассеты для собственного успокоения.
— Да ради бога.
— Может, при возможности смогу засадить вас в тюрьму.
— Берите хоть все, я еще сниму. Пока я жив, вы не выберетесь из этого города. Вика останется здесь, а вас, уважаемая, просто сотрут с лица земли.
— Не бросайте наивных угроз, господин Зотов. Считаные минуты отделяют меня от встречи с Викторией. Я уже наверняка знаю заказчика похищения. В моих руках важные доказательства ваших преступлений. Так что дышите носом.
— Всего доброго. Счастливо добраться до столицы.
— Нужно уходить, с минуты на минуту очухается охрана, — сказала я своим пособникам. — Я сяду в авто Гамаюнова, а вы отправляйтесь к своей машине и, будьте любезны, не отставайте от меня.
— Надо бы вызвать милицию…
— Вызывайте.
Мне сейчас было не до этого. У меня не укладывалось в голове, как Виктория так легко доверилась своему похитителю. Это было уж настолько невероятно, что я усомнилась в ее искренности. Все происходящее напоминало мне хорошо срежиссированный ею самой уход из родного дома. В целом я могла понять это, но поверить в то, что она собиралась выпотрошить своего отца, мне все же не хотелось. Возможно, я и ошибалась, но для доказательств обратного ей надо было, как минимум, не говорить мне о любви к Твердовскому. Это, знаете ли, настораживало, хотя жизнь есть жизнь. В ней нет готовых сценариев. Тут все дело случая. И все-таки… Человека похищают, увозят в другой город с целью заработать на его теле монету, а он берет и влюбляется в своего похитителя, невзирая ни на что. Сумасшедший дом какой-то. Хотя, если верить первым фразам, услышанным мной по телефону, а Твердовский просто не мог знать, кто ответит ему вместо Зотова, я вполне допускала, что у него есть твердое желание оградить Викторию от посягательств Алевтина Андреевича. Причем это желание превосходит его собственный инстинкт самосохранения, как это ни дико звучит. А Зотов — очень непростой человек. Зотов — черт в чемодане, и власть его не ограничивалась стенами этой студии. И опять не понимаю. Если так, то зачем Твердовскому надо было везти сюда девушку? Рисковать своей и ее жизнью? Зачем? Он дважды пытается заработать на теле своей пленницы и вдруг меняет решение. Это как же, простите, так? Что за этим стоит? Любовь?