– Да ты прикинь, машина нужна по-любому! Завтра утром заедем, купим всё… – говорил другой. – Сколько мы пива на себе унесём? На выходные не хватит! А там, в деревне, где ты будешь за пивом бегать по морозу? Сразу всё возьмем, и всё. Потом заедем за девками и поедем. Туда приехали – и бухай нормально! Весь день. А в воскресенье мы тоже пить не будем…
– Не хочу я у Толяна машину просить. Он ноет, бля…
Как я позавидовал этим парням! Они планируют свои выходные дни. Я позавидовал им не в смысле «побухать» пару дней где-то в деревне. А в смысле, что у них есть выходные дни. У них выходные! Работали неделю, дождались выходных, выпили – не выпили, рыбалка – не рыбалка… неважно. У них выходные! А у меня выходные в последний раз были наверное… в Родном городе. Давно!
А теперь, кто мне даст выходной?! Кто мне даст выходной день от того, что творится у меня голове? Кто мне даст выходной от Неё? Да никто! Даже если бы давали, как его взять?! Я сам взять не смогу.
Надо дозвониться срочно! Если удастся договориться о встрече сегодня – это одно. Если сегодня Она не может, точно скажет, что сегодня не может, тогда сразу после стройки отправлюсь на воссоединение с Максом… и надо выпить!
Как же хорошо выпивать с Максом. Особенно раньше! Тогда, когда я расстался с женой, мы частенько выпивали. Очень здорово! Сначала я не мог соответствовать Максовым затеям, а потом… даже превзошёл его по многим показателям. Сначала мешало странное чувство, что НАДО ДОМОЙ. То есть, в какой-то момент срабатывал внутренний тормоз, исчезало ощущение свободы и радости. Нужно было говорить самому себе: «Нету у тебя дома, где тебя ждут, где нужно кому-то что-то говорить, где кто-то что-то будет говорить тебе. Нет дома, куда надо обязательно вернуться, по возможности, до полуночи. Нет тех, кто ждёт и волнуется или сердится. НЕТУ! Можно веселиться!» Но веселье как-то само собой ослабевало. И подступала тоска или что-то вроде тоски. Так длилось долго. Потом это прошло! Но если быть точным, выходные были у меня, пока я был женат. Тогда были выходные!
Мне так нравилось как-нибудь в пятницу вечером, не планируя ничего, неожиданно напиться с Максом. Всегда всё развивалось одинаково. Мы начинали выпивать пиво, потом ели, потом я собирался ехать домой, но… как-то не удавалось мне это сделать. Потом мы перемещались куда-то. В начале двенадцатого я обязательно звонил домой.
– Милая, я уже еду. Мы с Максимом тут засиделись. У Сергея сегодня день рождения, но… – я старался говорить как можно быстрее, пока не перебили. И мне казалось, говорил я совершенно трезвым голосом.
В ответ я всегда слышал либо: «Не трудись!», или «Всё понятно!», или просто тишину, а потом гудки. В любом случае, вторую реплику мне сказать не удавалось никогда. Тогда я обижался и выпивал уже без тормозов. Приходил домой часика в три, прокрадывался, сшибая стулья, на диван. Утром мне было худо. Со мной не разговаривали. Я болел, звонил Максу. Ему было ещё хуже. Мы немного болтали по телефону, договаривались встретиться поскорее в маленьком прокуренном ресторане, где было всё какое-то коричневое, и по вечерам там пел и играл музыкант, известный городу под прозвищем «Бемоль». Этот ресторан находился в аккурат на полпути от моего дома до дома Макса. В Родном городе всё близко. Когда я приходил, Макс уже сидел с пивом.
Особенно хороши были выходные летом, когда возле ресторана можно было сидеть под зонтиками. А летом, в два часа, в субботу, в Родном городе не так много людей.
И вот я шёл на встречу с Максом, по не то чтобы знакомой, а по выученной наизусть улице. Солнце мешало смотреть, а трещинки на асфальте мешали идти. В голове мозг ощущался как определённый орган. То, как я в этот момент выглядел, было неважно.
И вот мы молча сидим друг напротив друга.
– Как тяжело, оказывается, идти по жизни с высоко и гордо поднятой головой, – сказал ссутулившийся Макс. Он отпил совсем немного пива, пока ждал меня. В моей кружке пива на полтора сантиметра больше. Он заказал нам пива и ждал. Макс всегда печально остроумен с похмелья.
– Макс, ну я же просил тебя – не бери мне пива! Оно уже выдохлось и согрелось! – брюзжу я.
– Помолчи, а! Что ты за человек такой! – Он брал свою кружку, я тоже…
Как вкусно! Потом я выпивал ещё маленькое пиво, а Макс большое. Тут приносили горячую солянку и сто грамм ледяной водки. Мы разливали водку и выпивали по пятьдесят… И сразу суп… И через несколько минут жизнь начинает возвращаться. Солнце, большие листья на деревьях, тень от зонтика, летние звуки, дети на велосипедах… И мысль, которая радостно подбрасывает сердце высоко-высоко: «Впереди ещё целый вечер, а завтра воскресенье! Счастье! И лето только началось! Господи! Как хорошо! Выходной!»
Я ехал, не открывая глаз. Я устал. Я очень устал. Голова склонилась, и подбородок улёгся на грудь… Непонятно, сколько я спал. Минут десять-двенадцать, не больше. Проснулся я от того, что навалился на соседа. Хорошо, что проснулся! Во-первых, я не пропустил свою станцию, а во-вторых, я успел втянуть обратно в рот слюну, которая начала сползать с нижней губы. Я быстрым движением вытер рот и осмотрелся безумными глазами. Безумными, потому что я увидел за эти десять-двенадцать минут… точнее, даже не увидел. А побывал… В общем…
Я стоял, широко расставив ноги. Глаза слипались. И спать хотелось так, что я пару минут всерьёз обдумывал вопрос, можно ли в глаза вставить спички, и как это делается. Как-то же это делается, если есть такая поговорка. На мостике остались только вахтенный матрос и я. Матрос только что заступил на вахту, но тоже едва держится на ногах. Вглядываться в темноту не было никакого смысла. Не видно было ни черта, но мы упорно делали это. Шторм утих. Нас трепало полтора суток, а теперь стало полегче. Я почти не спал всё это время. Весь день пришлось провозиться в машинном отделении. Механик и два машиниста почти не поднимались наверх. Старая машина просто отказывалась работать. Я периодически спускался к ним. Хотя, чем я мог им помочь?! Во время шторма мы кое-как давали ход, чтобы держать курс и не перевернуться. Теперь, когда шторм утих, механик с гордостью сообщил, что мы можем дать двенадцать узлов. А что такое двенадцать узлов, когда последние шесть часов… я считал каждый час!
Уже шесть часов Макс не подавал никаких сигналов. Его SOS первыми услышали норвежцы, двинулись на помощь, но сообщили о толстом льде в районе поиска, и поостереглись двигаться дальше. В общей сложности на помощь Максу двинулось четырнадцать судов. Датчане собрались поднять два самолёта, и даже стали их готовить, но погода настолько испортилась, что про самолёты можно было забыть. Шторм налетел и бушевал больше суток.
Спасателей разметало кого куда. Большинство поспешили вернуться.
Но SOS продолжал пробиваться. Мы то теряли этот сигнал, то находили. Но я был совершенно уверен, что Макс пока жив и держится. Что случилось с его кораблём, никто не знал. Он неожиданно передал сигнал бедствия, причём оттуда, откуда никто не ожидал его услышать. Как его туда занесло? Но что уж теперь? Мы одни ползли ему на помощь, со скоростью всего двенадцать узлов, хотя впору было самим подавать SOS. А шесть часов назад он замолчал.