Русскоговорящий - читать онлайн книгу. Автор: Денис Гуцко cтр.№ 84

— Конечно, конечно, — соседка открыла дверь тамбура пошире и впустила их вовнутрь. В тамбуре было темно. Они прошли и встали бочком в уголке. — В наше время дружеские отношения такая редкость.

Не отпуская полы халата, она постучала в дверь Лагодиных свободной рукой:

— Оленька, это я!

Послышались шаги и короткое металлическое чавканье ключа в замочной скважине.

— А какой у них праздник? — спросила она шёпотом.

Но дверь уже приоткрылась.

Толик поставил ногу так, чтобы помешать захлопнуть её. Торт и гвоздики он сунул соседке, оторопевшей от неожиданности и машинально схватившей всё, что прилетело к ней в руки. Халат распахнулся, и, целомудренно прикрывшись коробкой с тортом, она попятилась в свою квартиру.

— С Новым годом, с новым счастьем, — сказал Толик голосом телеведущего, и входя в квартиру Лагодиных, немедленно перешёл на свой обычный корявый язык. — Оля, нам, кэ че, проблемы не нужны. И ты себе тоже проблем не создавай. Нам пока что поговорить надо.

С её лица смотрели не настоящие, будто из чьей-то фотографии вырезанные глаза. Оля стояла как-то очень угловато и неудобно, порываясь то к входной двери, то к телефону, висящему на стене. Она принялась кричать, но крик оборвался, так и не успев развернуться: Толик ударил её в живот. Она ёкнула и осела Мите на руки.

— Закрой дверь, — сказал Толик, и Митя закрыл, толкнув коленом.

Толик стремительно прошёл по прихожей мимо зеркала и свернул в сторону кухни. Пока Митя тащил корчащуюся, шумно сопящую от боли Ольгу, Толик пошёл по квартире. Комната, в которую Митя втащил Олю, выглядела безысходно. Из мебели в ней оказались диван, стол и три стула. Зато её наполняли пустые трёхлитровые банки, монитор без системного блока, горшки с геранью, стоящие прямо на полу, пачки из-под чипсов, стопки газет и клочья свалявшейся пыли, покатившиеся прочь от Митиных ног.

— Откуда ты взялся, урод? — выдавила из себя Ольга. — Из-за тебя он сорвался. Разнервировал ты его.

Митя усадил её на диван, и тут же из соседней комнаты его позвал Толик.

Он вошёл в соседнюю комнату. Низко развалившись на раскладушке, спиной к стене, сидел Олег. Его белые руки лежали на простыне как связанные в пучок верёвки. Лицо у Олега отсутствовало — это зрелище прожгло Митю животным испугом, но он заставил себя всмотреться. Он видел кожу, облегающую череп, с тенями и бликами в положенных местах, видел сухие с белёсым налётом губы, прикрытые веки с остренькими волосками ресниц, даже микроскопические волоски на кончике носа. Всё это он видел, но это уже не составляло человеческого лица. Олег был одет в сорочку с длинным рукавом, штанов на нём не было. Митя с отвращением посмотрел на его безволосые ноги, вытянутые на середину комнаты.

Нужно было развернуться и выйти. Но какое-то странное любопытство, паразитирующее на страхе, цепко держало его на месте. «Боже, — думал Митя. — Вот это им двигало? Обманул, и здесь обманул. Спрятался, гад. Наверное, укололся, когда я болтал с его женой».

Митя и не заметил, как Толик выходил. Теперь он подошёл сзади, сказал:

— Бесполезняк, это я тебе сразу говорю.

— Что? — тихо переспросил Митя.

Он испугался, что Олег может расслышать… открыть глаза… подняться и заговорить.

— Ооо, брат, — усмехнулся Толик. — С такими нервами лучше дома сидеть. Телек будешь забирать?

— Что?

— Телевизор будешь забирать? Здесь больше взять нечего. И то, блин, на четыреста баксов этот телевизор вряд ли потянет, максимум — двести. Слушай, я с тебя тащусь просто, Митя. Как ты умудрился наркоману поверить? Вот этого члена тряпичного, — Толик показал пальцем на Олега, — ты за зама Бирюкова принял?!

В дверь позвонили. Требовательно и протяжно.

— Оленька! — послышался из тамбура голос соседки.

И следом, после второго звонка:

— Откройте, милиция!

Толик печально покачал головой.

— А этого я, кэ цэ, не учёл, — сказал он разочарованно. — Навык уже не тот.

Он оживился, на цыпочках бросился в комнату, в которой лежала на диване Ольга.

— Соседка не знает? — зашептал он. — Э! Хватит страдать, уже прошло давно. Соседка знает?

— Нет, — ответила, всхлипнув, Ольга.

— Менты? Уже цепляли вас, нет?

— Нет.

— Кэ че, так. Открываешь и говоришь, что мы его знакомые. Типа школьные друзья. Да. Он устал вчера, спит. Мы ждём, пока проснётся. Сегодня — чё-нибудь, ну — юбилей вашей свадьбы. Никакого заявления, ты поняла?

— Пятого мая, — сказала она.

— Чего?

— Пятого мая. Свадьба у нас была пятого мая, — повторила Оля и зарыдала в голос.

— Тихо, — зашипел на неё Толик. — Всех вломишь, дура е…тая! Твой же хрен уколотый лежит. Вставай, вставай и иди к двери.

Послышался скрип дивана.

— Морду вытри! — скомандовал ей Толик, подведя её к ванной а Мите, — Его положи по-человечески, укрой чем-нибудь.

Ольга в ванную не зашла. Утёрлась сгибом локтя, всхлипнула, глотая недоплаканные слёзы и рвавшийся из горла вой, и шагнула в сторону двери. Толик с Митей сели на кухне, наблюдая в зеркало, висящее в коридоре, как в квартиру вошла, с гвоздиками и тортом, испуганная соседка, а за ней — два милиционера.

— Сука! — это слово она проговаривала как положено — хлёстко, не по-женски.

Фонарь ещё раз сморгнул и уронил тусклый жёлтый луч. И тут же подвал, вспыхнувший было щербатыми стенами и чёрными тенями, ушёл во мрак. Заканчивался заряд батареи — в самый неподходящий момент.

— Ой-ёй-ёй, — вздохнула она нараспев.

Подобрав до самых бёдер своё концертное — рабочее, как она его называла — платье, Люся спустилась по гулким бетонным ступеням. По поводу того, почему в коридоре подвала после ремонта не включаются лампы, Арсен что-то говорил, но запомнились только армянские ругательства — и те приблизительно, на слух. Ей понравились эти фразы, похожие на застрявший в горле барабан. Она вообще любила слушать иностранные ругательства. Ей казались забавными эти клокочущие абракадабры: ругательства-бессмыслицы, ругательства, лишённые грязной начинки — лишь голая энергия непристойности.

От фонаря было мало толку, но всё же она плескала жиденьким светом по сторонам, чтобы отпугнуть крыс. Когда в темноте за спиной затонули ступеньки, она принялась напевать.

«Не сняв плаща, не спрятав мокрый зонт, Не расчехляя душу».

Блюз почти созрел. Целый день она напевала его про себя. В такие дни она бывает рассеяна, Митя называет её «полу-Люся» и забирает из её рук стеклянную посуду. Блюз почти созрел, томил, повис в голове словно тяжёлое, готовое сорваться яблоко.