Зеркальные очки. Антология киберпанка - читать онлайн книгу. Автор: Грег Бир, Уильям Гибсон, Брюс Стерлинг, и др. cтр.№ 30

— А мне нравиться балдеть. Но мне и другие вещи нравятся.

— Например?

— Как будто ты не знаешь. Секс, например. — Она потянулась. — Космос, невесомость. Посидеть с книгой, поиграть, посмотреть видео. Тратить твои деньги. — Уинн зевнула, произнося слова все медленнее. — Спать.

— Тогда иди в кровать, — сказал Тони. — А то из-за тебя мы заснуть не можем.

Она дотронулась до пряжки на плече, и халат, шурша, размотался, упав кучей ткани на пол. Уинн легла рядом с Тони. Кожа ее была прохладной на ощупь.

— А кто изобрел пласидекс? — спросила она, сворачиваясь калачиком. Кейдж чувствовал спиной гладкость ее живота. — Парень явно знал, что делает.

— Парень совершенно не знал, что делает. — Тони хотел особо подчеркнуть важность сказанного, но вместо этого рассмеялся из-за действия препарата. Хотя ситуация и была забавной на свой жуткий лад. — Он однажды принял большую дозу и заснул в термальном кресле. Перегрузил таймер и спекся насмерть.

— Он умер счастливым. — Уинн похлопала его по бедру и повернулась на другой бок. — Приятных снов.

В 1965 году астроном Джеральд Хокинс опубликовал книгу с нескромным заголовком «Расшифрованный Стоунхендж». Исследователи до него всегда искали подтверждение своих теорий за пределами памятника. Одни опирались на Библию и церковную традицию, другие — на римские развалины и великих историков Античности. Как и все его предшественники, Хокинс прибег к помощи авторитетов своего времени для доказательства выдвинутой им гипотезы. С помощью математического анализа на гарвардо-смитсоновском компьютере IBM 7090 сопоставив положения солнца, луны и камней Стоунхенджа, астроном пришел к заключению, которое поразило весь мир. Стоунхендж был древней обсерваторией. Более того, Хокинс утверждал, что его также могли использовать как «неолитический компьютер» для предсказания лунных затмений.

Эта теория завладела воображением масс отчасти из-за недоуменных и многочисленных статей в старых печатных газетах. От такого чуда журналисты просто растерялись: ученые каменного века построили компьютер из валунов песчаника, который смог «дешифровать» только современный электронный мозг. Стоунхенджу-обсерватории посвятили специальную передачу на одном из каналов дотелесетевой эпохи. Особенно часто подчеркивали то, что Хокинс использовал для исследования компьютеры, хотя все расчеты, проведенные им, можно было легко сделать вручную. И в конечном итоге астроном доказал нечто совершенно отличное от того, что хотел доказать. Компьютерный анализ продемонстрировал, что лунки Обри, кольцо из пятидесяти шести ям, расположенных через равные промежутки, могли использоваться для предсказания затмений. Но он не сумел подтвердить, что у строителей Стоунхенджа действительно был такой замысел. Другие исследователи стали выдвигать новые интерпретации, и в результате появилось огромное количество различных астрономических теорий со сходной аргументацией. Вскоре проблему признали все: Стоунхенджу придавалось слишком много астрономической значимости. Он стал зеркалом, в котором любой теоретик видел отражение своих идей.

Кейдж не сразу поехал за Тодом и Уинн в Англию. Вместо этого он улетел в Штаты проверить, как шли дела в «Вестерн Эмьюзменте» во время его криогенных каникул. Тони уже давно не числился в штате компании и, как независимый подрядчик, был сам себе корпорацией. И все же в лаборатории, которую он сделал знаменитой, для него не существовало закрытых дверей или секретов. Сейчас все обсуждали одну новость: за шесть месяцев, которые Тони провел в капсуле, Бобби Белотти добился результатов в проекте «Участие».

Кейдж запустил его много лет назад, когда работал в компании на полной ставке. Он размышлял о том, каким образом социальное окружение может увеличить эффект от использования рекреационных наркотиков. Большинство потребителей не любили закидываться в одиночку и принимали наркотики в компании таких же, как они, — в наркоклубах, на частных вечеринках, перед сексом, едой или же на танцполах свободного падения в космической невесомости. Социализация усиливала удовольствие; так почему не попытаться изобрести средство, с помощью которого пользователи смогли бы делиться между собой сходным опытом? Причем не только помещая их в идентичное обрамление, но и синхронизируя эффект на синаптическом уровне прямой стимуляцией сенсорной зоны коры головного мозга. Создавая нечто вроде искусственной телепатии.

Корпоративное начальство было настроено скептически. Одно упоминание о телепатии придавало всему проекту душок псевдонаучности. К тому же затея показалась дорогостоящей. В то время Кейдж полагал, что эффекта можно добиться электрохимическим способом, взаимодействием электрической стимуляции мозга с психотропными наркотиками. Для этого какую-то часть оборудования необходимо было внедрить непосредственно клиенту, но маркетинговые исследования показали, что большинство покупателей боится черепных шунтов. Они называли это «зомби-фактором».

Тем не менее Кейдж не отступился. Он убедил руководство в том, что результатом проекта «Участие» мог стать сильный афродизиак. Цена не имела значения, если бы на выходе получилось средство для идеального эротического опыта. Как сказал Тони, продавцы любовных эликсиров еще никогда не разорялись, а потому ему позволили провести исследование, возможно ли в принципе осуществить нечто подобное.

Пришлось подделать результаты; проект мог стать высокодоходным, но для этого нужно было провести немало фундаментальных изысканий. Те уже велись — если не в «Вестерн Эмьюзменте», то где-нибудь еще. В конце концов Кейдж продал руководству крохотную, но потенциально успешную возможность. Прекрасную могилу для Белотти. Дополнительную ставку с большим риском.

И теперь, годы спустя, Бобби добился многообещающих результатов. Он позаимствовал наркотик, производный от диаминопропионовой кислоты, который вывели невропатологи, изучающие расстройства речи. Он вызывал эйфорическую аномию, разрушающую процесс ассоциации визуальных сигналов со словами. Принявшие это вещество испытывали большие затруднения, когда пытались назвать то, что видели. Существительные, обозначающие абстрактные понятия, и имена собственные под воздействием этого препарата превращались и вовсе в неразрешимую проблему. Тяжесть аномии зависела не только от дозировки, но и от окружения подопытного. Например, пациенту показывали одну розу на длинном стебле — и он не мог произнести слово «цветок» или «роза», хотя поддерживал вполне внятный разговор о садоводстве; но стоило привести его в оранжерею — и испытуемый мог вообще потерять дар речи. Тем не менее если он брал розу в руки, чувствовал ее запах или слышал слово «роза», то мог связать понятия и объекты воедино. В этот момент узнавания нейроны начинали качать энкефалин как сумасшедшие и мозг тонул в экстазе.

— Проблема в том, — объяснял Белотти Кейджу, — что нет способа точно предсказать, какие слова потеряются после приема. Слишком велики индивидуальные различия. К примеру, я не смогу сказать «роза», а ты сможешь. В этом случае у меня случится приход, а у тебя нет. Взаимного эффекта можно добиться, если забыть одно и то же понятие и получить одинаковую подсказку.