Лидия Петровна расхохоталась:
– Ха-ха-ха! Ой, не могу! Ой, лихо мне!
Степан Иваныч тоже смеялся:
– Во как. А ты говоришь – разучился.
– Ой, мамушка моя, ой не могу! Держи меня, Степ!
– Ты б заместо ржачки, лучше б рюмашку мне налила, за смекалку-то!
Лидия Петровна вытерла слезы, подошла к буфету:
– Да. За это надо. Заслужил… ой, не могу! Ну и Степа!
Деловое предложение
– Понимаете, ребята, мы романы с продолжением не печатаем, – Авотин сунул окурок в банку с водой, помахал рукой, разгоняя повисший возле лица дым. – У нас не ежемесячный журнал, а всего лишь институтская многотиражка.
Савушкин усмехнулся:
– Да это ясно, конечно. Но все-таки это же не роман какой-нибудь, а беллетризованный дневник геологической экспедиции. Это разные вещи.
– Но объем-то чудовищный, Витя! – Авотин встал и, сунув руки подмышки, заходил по узкой редакционной комнате. – Почти два печатных листа! У нас подвал – десять машинописных страниц. Растягивать ваш дневник на пять номеров, что ли?
– А почему бы и нет? – вмешался Кершенбаум, – Действительно, это ведь не Агата Кристи, а нужный актуальный материал. Работа геологов.
– И написано, по-моему, нормально, – пожал плечами Коломиец.
– Длинно, длинно написано, – пробормотал Авотин, прохаживаясь, – длинно и многословно.
– Почему длинно? Разве это длинно?
– Там ведь все по делу, четко!
– А о природе как хорошо! Саша постарался.
Авотин подошел к столу и крепко оперся на него ладонями:
– Ну, вот что. Если хотите, чтоб мы это напечатали – сокращайте вдвое. Тогда в двух номерах, так и быть, попробуем уместить. Иначе не выйдет ничего.
Сидящие напротив студенты удивленно переглянулись:
– Вдвое? Да ты что?
– Как – вдвое? А что останется?
– Что там сокращать-то, а?
Авотин сел за стол, зевнул, посмотрел на часы:
– Девятый… прозаседались опять…
Кершенбаум подошел к столу:
– Сереж, но это же невозможно. Как мы сократим? Там столько фактов, находок. А местный фольклор какой? А описание Урала? Что же – все это выкидывать?!
– Не выкидывать, а сокращать. Выкидывать я вас ничего не призываю. Сократите. Вы же литераторы. Вот и сократите так, чтоб остался и фольклор, и Урал, и все прочее…
– Но ты пойми, что у нас чрезвычайно плотный материал. Там пустот нет почти. Одни факты.
– Факты тоже надо уметь излагать коротко и ясно.
– Сереж, но ты сам себе противоречишь. Ты прошлый раз говорил, что ради хорошего актуального материала не пожалеешь и полосы. А теперь? Сразу сокращать? Это легче всего.
– Нет. Это труднее всего, дорогуша. Написать коротко и ясно – труднее всего. Да и в конце концов, что ты предлагаешь? Печатать в десяти номерах?
– А почему бы и нет? – встал Савушкин. – Такой материал не стыдно и растянуть.
– Конечно. И читать будут с удовольствием.
Авотин нетерпеливо вздохнул:
– Послушайте! Вы понимаете, что такое институтская многотиражка? Это две полосы! Две! Если б у меня было четыре, я б конечно без всяких пустил ваш материал в пяти номерах. Но сейчас это невозможно. Невозможно. И вообще, давайте закругляться, сколько можно сидеть…
– Как – закругляться? А материал?
– Сокращать. Другого не дано.
– Это невозможно, Сергей.
– Возможно. Когда сократите – еще лучше будет.
– Ну, это глупости…
– Ладно, орлы, по домам. Сокращайте, приносите и поговорим тогда.
Студенты молчали.
Авотин встал и принялся складывать в портфель лежащие на столе бумаги. Савушкин поднялся и твердо проговорил:
– Знаешь, Сереж: если дело так выходит, мы посоветуемся с комитетом комсомола.
– Правильно, – кивнул головой Кершенбаум, – покажем Лосеву. Пусть решает.
– Это ваше право, – сухо проговорил Авотин. – Мое мнение я высказал. Лосеву я скажу то же самое. В конце концов вопрос о размере материалов утверждался на парткоме… А теперь – до свидания. Мне еще дома работать…
Студенты стали молча выходить.
– Гена, останься на минуту, – проговорил Авотин, застегивая портфель. – Тут из ДНД приходили насчет твоей статьи, я забыл совсем сказать тебе…
Коломиец подошел к дивану и снова сел.
Авотин застегнул портфель, потер подбородок, глядя в открытую дверь:
– Я вчера думал насчет этой катавасии со стройотрядом. Знаешь, у меня к тебе есть деловое предложение.
Улыбаясь, Коломиец кивнул.
– Закрой-ка дверь, – тихо проговорил Авотин.
Коломиец встал, подошел к двери и, прикрыв ее, повернул дважды круглую ручку замка.
Потом повернулся к Авотину и еще шире улыбнулся, обнажив ровные белые зубы.
Авотин медленно выбрался из-за стола, приблизился к нему и, протянув руку, провел дрожащими пальцами по его гладко выбритой щеке. Коломиец тихо засмеялся, положил ладони на широкие плечи Авотина. Мгновенье они смотрели в глаза друг другу, потом лица их медленно сблизились.
Они долго целовались, привалившись к двери. Авотин гладил курчавую голову Коломийца, потом стал расстегивать ему ширинку. Коломиец отстранил его руку:
– Не надо щас…
– Ну а чего, давай здесь! – зашептал ему в ухо Авотин.
– Да ты что.
– Никто не увидит. В окно же не видно ничего…
– Нет.
Авотин пожал плечами:
– Чего ты боишься?
Коломиец улыбнулся:
– Ничего.
– Ну а чего ж ты? Ну давай, Ген.
– Да не буду я, – капризно пробормотал Коломиец и, прислонившись к двери, посмотрел в потолок.
Авотин гладил его щеку:
– Ну, поехали ко мне тогда?
– К тебе? – вяло повторил Коломиец.
– Ко мне.
– Тащиться далеко.
– Так возьмем мотор, пятнадцать минут езды. Поехали.
Коломиец потянулся:
– Не хочу.
– Почему, Ген?
– Не хочу. Да и вообще, знаешь… – он подошел к окну. – Я тебе ведь главного не сказал.
– Чего? – настороженно спросил Авотин.
Коломиец вздохнул и после долгой паузы произнес: