В память о лучшем - читать онлайн книгу. Автор: Франсуаза Саган cтр.№ 4

Летний сезон закончился бы для меня спокойно, поскольку в Сен-Тропезе, слава богу, казино не было. Но надо же такому случиться: в то лето сюда понаехало столько отдыхающих, что в разгар летнего сезона жизнь там стала невыносимой, и я перекочевала на менее людные пляжи Нормандии. Сняв повыше Онфлера большой дом, запыленный и запущенный, я приготовилась было провести там июль, наслаждаясь морскими купаниями, но тут всплыли два обстоятельства, увы, оказавшиеся взаимосвязанными, а именно: что море находится у черта на куличках, зато казино в Довиле открыто круглые сутки. Так что солнечные дни мне заменили ночи. Отныне мы – Бернар Франк, Жак Шазо и я сама – жили только по ночам и на рассвете, лишь иногда, в промежутке, вкушая прелести травки-муравки. Постукивание фишек заглушало нам пение птиц, а зеленое сукно игорных столов заменяло зелень лугов. 7 августа, накануне того дня, когда мне следовало по условиям контракта вернуть дом хозяину и составить опись имущества, что оказалось делом хлопотным, мы отправились в последний, по нашему разумению, раз в большое белое казино, которое все еще оставалось вотчиной Андре. Очень скоро, разорившись на «железной дороге», я пересела к рулетке и по милости 8, которая выпала мне незамедлительно и надолго, на заре следующего дня оказалась обладательницей 80 000 новых франков (дело было в 1960-м). Мы возвращались домой окрыленные, однако перед дверью нос к носу столкнулись… с домовладельцем, который, зажав инвентарную опись под мышкой, сурово обратил мое внимание на то, что время восемь утра – час, назначенный нам для отъезда. Я начала было просматривать с ним злосчастную опись, когда он спросил меня, как бы невзначай, а не хотела бы я приобрести этот дом. Я открыла рот, собираясь ответить, что не имею обыкновения покупать что бы то ни было, что я квартиросъемщица по натуре, но тут он прибавил: «Учитывая необходимость ремонта, я продаю его по дешевке – за 80 000 франков». Дело было 8 августа, я оказалась в выигрыше благодаря ставке на 8, хозяин продавал свой дом за 8 миллионов старых франков в 8 часов утра… Что, по-вашему, оставалось мне делать при таком раскладе? Я торжествующе извлекла банковские билеты из распухшей от них вечерней сумочки, сунула все бумажки ему в руку и отправилась спать.

С той минуты моей единственной собственностью на земле стал и остается по сей день дом, по-прежнему нуждающийся в ремонте, расположенный в трех километрах от Онфлера (и в двенадцати от Довиля).

* * *

Но пусть мне не говорят ни о пагубе азартной игры, ни о роке, нависшем над игроками. Не стану распространяться о нескончаемых ремонтных работах, о разных там бедствиях, так или иначе связанных с жизнью в этом деревенском доме, – они знакомы всем домовладельцам. Расскажу-ка я лучше о двадцати пяти счастливых годах, проведенных под его крышей, о дожде вперемежку с солнцем, о рододендронах, обо всех моих тамошних каникулах. Этот дом, двадцать раз заложенный, дважды чуть было не проданный, где уединяются мои друзья-трудяги и мои друзья-влюбленные, – сегодня цена этому дому равна 8 миллиардам воспоминаний.

И само собой, он – свидетель наших бессчетных возвращений рано поутру с победным видом или понурой головой, но неизменно возбужденных и беспечных, что достигается упражнениями в Игре. В моей цепкой памяти роится сонм анекдотических случаев, связанных с завтраком, когда мы либо заливали поражение кофе, либо обмывали победу шампанским; с дверями, которые мы либо приоткрывали потихонечку, со всеми предосторожностями, оставляя за ними свои незадачи, либо распахивали во всю ширь, победно объявляя какому-нибудь засоне: «Гуляем!»

Однажды некто, стартовавший с 200 франками, уносил в кармане 60 000. В другой раз я сама из-за скверной дикции сбила крупье с толку, и тот, в запарке, отправил мои последние 100 франков вместо «мимо» на 30, и эти 30 принесли мне солидный куш. А как-то некий господин выиграл все, что просадила некая дама, и еще столько же, а другой господин сподобился купить автомобиль, о котором мечтала дама его сердца, но порой приходилось скидываться по мелочи на бензин, чтобы вернуться в Париж, не говоря уже о том, сколько раз я, возвращаясь домой, была вынуждена одалживаться у портье: не наскребалось денег на такси.

Любопытно, что самые яркие воспоминания всегда связаны с победой. Вспоминается только хорошая погода, как, впрочем, и только симпатичные игроки. С ума сойти, сколько безымянных друзей и единомышленников можно заиметь за двадцать пять лет! Бывает, что одно и то же лицо встречаешь каждый день и каждую ночь – и так три месяца подряд, потом в следующем году, а случается, и три года кряду. И все молчком – ни одного слова, кроме «здравствуйте» да обмена улыбками или сочувствиями, в зависимости от траектории событий за игорным столом. Разделяя радость удачи и горесть невезения, игроки связаны узами прочнее тех, что способны породить даже самые доверительные, самые интимные отношения. Так что иных друзей по игре не теряешь из виду, а порой, случайно узнав от выездного лакея о кончине одного из таких, как это ни абсурдно, скорбишь сильнее, чем можно было бы себе вообразить.

Некоторые игроки приобщаются к игре слишком рьяно. В начале августа они пыжатся, красуясь в автомобиле, надраенном до блеска, однако, наблюдая за ними в «Солнечном баре», замечаешь, что их лица день ото дня выглядят все более осунувшимися, и недели две спустя узнаешь, что они бежали очертя голову – только их и видели. Утраченные грезы, разбитые мечты… Прощай, купол казино на рассвете, прощай, белесое море, пляж без пляжников, первые лошади, гарцующие при ярком солнце, от которого щурятся воспаленные от табачного дыма глаза.

И вот после ряда сплошных незадач, в один прекрасный вечер, достойный пера Достоевского, в трагический вечер, я запретила себе играть в ближайшие пять лет. Скажу сразу – эти пять лет обернулись кошмаром. Звукам всех труб со всех прокручиваемых пластинок не удавалось перекрыть позвякивание фишек над нашей головой, а когда, направляясь потанцевать, мы шли мимо входа в казино, я слышала грудной голос крупье, возвещавший: «Ставки сделаны! Ставок больше нет!» Этот голос резонировал, аки глас Моисея или благодетельного, но строгого Бога, изгнавшего нас из рая. Я говорю «нас», поскольку мои друзья, верные и преданные, сопереживали мне, наложившей на себя картежную епитимью, и ускользали из дому втихаря, поодиночке, дабы попастись на зеленых пастбищах запретных наслаждений. Меня же снедала мысль, увы, запоздалая: «Следовало бы наложить запрет на все и всяческие запреты!» Я возненавидела Монте-Карло, где нельзя было играть, и мне ничего не оставалось, как отправиться в Лондон, где вообще-то мне было нечего делать.

* * *

Делать в Лондоне мне было нечего, однако мой тогдашний литературный агент объявил, что некий зловредный англичанин – как его звали и чем он занимался, я начисто позабыла, – так вот, что он, нажив на мне целое состояние, вроде бы 25 000 франков, отказывается уплатить свой долг. Я решила поехать, чтобы, во-первых, с помощью агента взыскать с него деньги, поскольку мои финансы пели романсы, а во-вторых, побывать в Лондоне, который я знала плохо, впрочем, как и по сей день. К тому же я вспомнила одного милого знакомого, с которым давненько не виделась. Это было десять лет назад, и все же расходы на билет и отель сложились в приемлемую сумму. Короче, мы отправились в Лондон, остановились в отеле – копия тех, что фигурируют у Агаты Кристи, – а вечером меня и моего агента пригласил на ужин тот самый милый знакомый. Мы ужинали в ресторане «Аннабель», по тем меркам весьма изысканном, и за десертом мой английский кавалер сообщил мне, что этажом выше – прямо над нами – находится клуб «Клермон». Мне рассказывали о нем парижские друзья – с восхищением и некоторым испугом – как о типично английском клубе, где игра достигает высокого накала, несмотря на всю холодность британцев.