Лето бородатых пионеров - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Дьяков cтр.№ 71

Но не будем ограничиваться Москвой.

В Ленинграде около метро «Площадь Восстания» была сломана церковь, построенная на средства академика И. Павлова в начале века. Сломана на следующий год после его смерти.

В Киеве уничтожена Десятинная церковь, еще при Владимире заложенная.

В Витебске взорвана церковь XII века.

В Могилеве разобран на стройматериалы собор Святого Иосифа, построенное в конце XVIII века архитектором Н. Львовым чудо…

Года до своего столетия «не дожила» чугунная колонна, открытие которой при огромном стечении народа состоялось в 1839 году. Проектировал ее А. Брюллов, брат великого художника, и стояла она на высоком кургане на батарее Раевского, и мыслилась всеми как главный памятник Бородинского поля. У подножия 25-метровой колонны находилась могила Багратиона. «Находилась», потому что была взорвана вместе с колонной. Чугун ушел в переплавку. А на месте захоронения нашли только останки голени да золотой эполет. Это и перезахоронила безвестная сельская учительница.

Печальный реестр можно продолжить. Но тридцатыми годами вульгарный социологизм или как там это варварство зовется по-научному – и в наши дни, чего уж там… Разве что в других формах.

Неподалеку от Кремля находится Богоявленский собор. Рядом – некрополь с надгробиями XVI–XVIII веков, большой художественной и исторической ценности. Сцена минувшего лета: рабочие разбивают их ломами, рядом суетится архитектор – умоляет прекратить вандализм, говорит, что иной иностранец с удовольствием прихватил бы любую мраморную завитушку, да не сделает этого, зная, что на таможне его с нею не пропустят: «национальное достояние». Что-то ему удалось спасти.

Еще одна сцена – «провинциальная». В селе Новоукраинка Раздельнянского района Одесской области взорвали церковь, поставленную при основании села, в незапамятные времена. Взорвали ее… по случаю приезда в село нового первого секретаря райкома, по собственной инициативе. Так сказать, лояльность и рвение проявить. Несмотря на отчаянные попытки общественности предотвратить разрушение. Рядом – недавно построенный клуб, который разваливается сам по себе, потому что халтурно построен.

А задержимся в Смоленске…

Здесь музейные работники не раз обращались к церкви с предложением передать «мирским» учреждениям плащаницу, вышитую золотыми нитками самой Екатериной II и хранящуюся в действующем соборе. Церковь отказывалась.

Тогда указали на необходимость создать для плащаницы особый температурный режим, режим влажности и освещения особые. Церковь обеспечила установку автономной системы, удовлетворяющей этим требованиям и вновь вежливо отказалась передать плащаницу музею.

И, положа руку на сердце, правильно сделала. Вот лишь некоторые «достижения» смоленских реставраторов за последние годы.

В 1975 году при реставрации бывших Архиерейских палат была уничтожена дренажная система, двести лет до того обеспечившая полную сохранность стен и перекрытий. Было затрачено 250 тысяч рублей. После этого палаты стали разрушаться с катастрофической быстротой.

В 1981 году реставрировали отрезок смоленской крепостной стены между Днепровскими воротами и башней Волкова. Сменили кладку. Но толщу стены заполнили хламом. На это ушло 112 тысяч рублей. Нынче для восстановления того же участника требуется минимум 130 тысяч.

В 1980 году восстанавливали музей-усадьбу М. Глинки (автор проекта Я. Д. Янович «Спецпроектреставрация»). В ходе этих работ, сравнимых с установкой мины замедленного действия, двухэтажное деревянное здание было лишено системы вентиляции подпола. В результате дубовые полы, что называется, «пошли» по весне. Экскурсанты, как зайцы деда Мазая, перепрыгивали через лужи по доскам, проложенным в «отреставрированной» усадьбе.

Что бы вы стали делать, чтобы строящееся вами бревенчатое строение как можно скорее разрушилось? Если интересен ответ, обратитесь к опыту реставраторов знаменитого теншевского «Теремка». Ответ триединый: поставить (или не сменять) нижние гнилые бревна – можно заштукатурить для маскировки, затем вместо соснового бревна зимней вырубки положить еловое летней, и, наконец, забыть о необходимой пропитке. Впрочем, можно и не выезжать из города за ответом: директор смоленских реставрационных мастерских Г. М. Аптекин должен быть в курсе дела. Все-таки более чем двадцатилетний стаж работы как специалиста…

Так что резон у церкви, не отдававшей драгоценную плащаницу, согласитесь, был…

Но иронию – в сторону. Тут не до иронии.

Что же до разрушений относительно давних и недавних в плане нашего разговора с отцом Василием, о котором, надеюсь, читатель еще не забыл, то люди, делавшие это, сами того, естественно, не желая, укрепляли церковь, которая в свете рукотворных пожаров и в грохоте рукотворных взрывов обретала ореол мученичества, тем самым получая в глазах потенциально верующих лишний козырь в своей пропаганде. Ореол, надо сказать, незаслуженный. Еще Энгельс писал; «… Преследования – наилучшее средство укрепить нежелательные убеждения! Одно несомненно: единственная услуга, которую в наше время еще можно оказать богу, – это провозгласить атеизм принудительным символом веры…»

«Вульгарно-атеистическое рвение, скоморошевские, оскорбительные для верующих шествия «безбожников», упрямое, безаргументное и агрессивное противостояние церкви, – все это есть политическая война религии. А последнее, по Ленину, «есть лучший способ оживить интерес к религии и затруднить действительное отмирание религии».

Отец Василий много говорил о том что корни религиозности сегодня никак нельзя расценивать как эффект запретного плода, который, как известно, сладок. Я понял, что для него все социальные теории справедливости – лишь составная часть религиозного мировоззрения. И они, утверждал мой собеседник, пронизаны именно религиозным идеалом справедливости и любви.

Меня поразило, как легко он присваивает религиозности все, исключительно все лучшее, что есть или даже может быть в человеке! Я-то убежден в обратном: для тех даже, светских, так сказать, по образу жизни людей, кто считает, что верует искренне, как раз религиозное мировоззрение есть часть общего. Если, конечно, это люди неглупые и широких взглядов. Религиозность, вернее, ее атрибуты могут быть инструментом в познании мира, причем далеко не из самых необходимых и употребимых. Так сложилось – и это не столько заслуга церкви, сколько упущения внецерковных инструментов – что в самом отправлении культа, в чарующей непонятности церковнославянизмов вещи, ничего общего с религиозностью не имеющие, видятся покрытыми религиозным флером.

Например, бабушка моя однажды пришла из церкви и с восторгом поведала мне, что Александр Невский в 1240 году разбил шведа, а двумя годами позднее – немца. Она этого раньше не знала, потому что неграмотная. Как, вероятно, не знали этого подростки, прогулявшие в школе соответствующие уроки. Священник же с амвона рассказал об общеизвестном, что содержит любой учебник по русской истории. И подал это в упаковке религиозной. И для бабушки моей, для упрямых неучей стал как бы первовестником деяний Александра Невского. Отец Василий может говорить о любых фактах истории или современности, но он при этом никогда не должен упускать из виду вероучительной стороны дела. Утонченная демагогия современной церкви состоит в том, что религиозное содержание то и дело связывается с различными проблемами сегодняшнего дня. И создается видимая способность вывести человека из тупика, в который его завела якобы потеря веры в бога. Это – попытка выдать поэтические в лучшем случае конструкции за единственный способ познания мира, поэтический код – за зашифрованную истину в последней инстанции.