Одновременно: жизнь - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Гришковец cтр.№ 44

Сходил вчера с женой и компанией друзей на «Географ глобус пропил». Освежил впечатления. Увидел много новых деталей. Получил особое удовольствие от того, что зал был полон, и полон он был всё приятными людьми. По окончании фильма были аплодисменты, с чем я встречаюсь нечасто во время не фестивальных, а обычных киносеансов. Из зала никто не выходил за попкорном и напитками. Если кто-то и выходил, то по-быстренькому, видимо, в туалет. Все возвращались. Спешили. Боялись пропустить хоть что-нибудь. После фильма выходили притихшие, с хорошими лицами.

Мне ещё многие из тех, кому доверяю, рекомендуют фильм «Горько». Хорошо. На экраны почти одновременно вышли наши картины, которые хоть и в разной степени, но доставляют людям радость и впечатление. Не думаю, что это начало возрождения некоего отечественного кинопроцесса, но то, что хоть какое-то доверие нашему кино осталось, и это доверие, хоть иногда, бывает оправдано, – уже хорошо.

Интересное ощущение, странное, непонятное. Открыл сейчас дневник, чувствую внутреннюю потребность что-то написать, откликнуться на какие-то переживания, а о чём писать – не знаю. Чувствую издёрганность и опустошение. Но причины опустошения прояснить для себя не могу. Гастроли как гастроли, спектакли как спектакли… Случились две страшных беды за время, пока были эти гастроли. В Казани рухнул самолёт авиакомпании «Татарстан». И я летал этой авиакомпанией. В погибшем самолёте были знакомые моих знакомых. В Риге рухнул торговый центр. Я не раз в этом году проезжал мимо этого торгового центра, и он так завлекательно смотрелся на фоне двух интересных современных зданий, что я, проезжая мимо, останавливал на нём взгляд. Так что ощущение близости произошедшей беды не оставляло и не оставляет. Но опустошение происходит не от этого. Сопереживание и опустошение – разные вещи. За последнее время пережил несколько оскорбительных и неприятных выпадов в свой адрес. Скорее удивился этому, чем обиделся или расстроился. И не по этой причине пустота.

Был в Сочи со спектаклем. Впервые играл спектакль в этом крайне необычном городе для людей, которые в нём живут или продолжительное время работают. Прежде довелось исполнить там однажды спектакль в рамках программы Сочинского кинофестиваля, но это было выступление для фестивальной публики. Теперь же случилась встреча с сочинцами. Было интересно. Точно знаю, что хочу поехать и сыграть спектакль ещё. Появился азарт добиться по-настоящему хорошей и театральной атмосферы в зале сочинского Зимнего театра, который привык к чему угодно, но только не к настоящему театру. Публика в своём подавляющем большинстве была очень хорошей. Было видно, что люди ждали, и давно. Но в Сочи люди не привыкли выключать телефоны и отказывать себе в обычных удовольствиях во время любого мероприятия. Даже внимательно смотревшие спектакль зрители, вовлечённые в действие и проникшиеся содержанием происходящего, не отказывали себе в удовлетворении желания покурить. То есть попросту вставали и шли покурить, как привыкли. А быстренько вернувшись, просили, чтобы сосед так же быстренько пересказал пропущенное за время перекура. Ещё я видел людей с фляжками, к которым они прикладывались, и я подозреваю, что в этих фляжках была не вода. Похожая ситуация была три года назад в Новороссийске и Ставрополе, когда я впервые приехал в эти города. Ох и тяжело мне пришлось! Я боролся с хождением по залу с телефонами и общей несосредоточенностью. Я настаивал на внимании, объяснял, что настаиваю на внимании не к себе, а к содержанию и смыслу. Объяснял со сцены, что в конце концов переживаю за деньги, которые люди заплатили за то, чтобы увидеть и услышать спектакль, но не могут прислушаться и собрать внимание. Нынче я в третий раз приехал и в Новороссийск, и в Ставрополь. Это, пожалуй, были самые лучшие по атмосфере спектакли сезона. Ни единого звонка, ничего из того, что могло бы отвлечь как зрителей, так и меня от сути происходящего, то есть от спектакля как такового.

Предолимпийский Сочи поверг меня в уныние. Мне всегда было непонятно, почему люди готовы ехать в Сочи, и я изо всех сил пытаться там отдохнуть в почти нечеловеческих, а самое главное – безумно дорогих условиях. Причём многие приезжающие в Сочи бывали и бывают в других странах и на других морях, где как минимум комфортнее и существенно дешевле. Два с половиной года назад был в Сочи в последний раз, на фестивале. За это время в существующий и без того перенаселённый город будто всунули ещё один, новый и высотный. Плотность точечной застройки сегодняшнего Сочи – свидетельство алчности и безумия. Страшно подумать о том, что здесь будет твориться, когда достраиваемые бессчётные высотные дома и гостиницы заполнятся людьми. В прошлый раз я был в главном курортном городе нашей огромной страны в самый разгар сезона. И все стонали от пробок. Нынче я был не в сезон, но у меня сложилось впечатление, что в прошлый раз пробок просто не было. Очень многое из того, что сейчас строится и достраивается, к началу Олимпиады достроено не будет. А куда убрать халабудины и гаражи, которые почему-то остались рядом с построенными очень тесно друг к другу новыми высотками? Думаю, добрую половину города во время Олимпиады просто завесят баннерами, закамуфлируют, запрячут. Много удивлений и даже изумлений ожидает прибывших в олимпийский Сочи иностранцев. Я говорю не о спортивных рекордах, я думаю, что люди будут потрясены рекордными ценами на всё: на проживание, на любую услугу и, конечно же, на еду. Когда вышел на сцену сочинского театра, после слов приветствия я задумался и сказал: «Я уже второй день в Сочи и искренне вам сочувствую», – зрители, в основном состоящие из тех, кто живёт в Сочи или продолжительное время работает, аплодировали тоже искренне. Обязательно к ним приеду после Олимпиады.

Те два дня, которые провёл у моря в предолимпийском городе, погода стояла чудесная. Прогулялся по набережной, плотно застроенной жуткими магазинчиками, забитыми всяким хламом, вдоль кафе и прочих заведений, откуда вырывалась музыка, слушать которую меня бы не заставил даже жестокий голод, мимо гостиницы «Маяк», которая находится в таком месте, что проживанием в этом, с позволения сказать, отеле можно пытать людей. Прошёл мимо малюсенькой аккуратной библиотеки, которая жмётся к морю, теснимая со всех сторон огромными зданиями. Здание библиотеки, такое игрушечное, словно указывает на то место и тот объём, который отведён во всём этом приморском безумии культуре. Рядом с библиотекой стоит молодцеватый, недавно установленный памятник Пушкину. Стоит Пушкин в полный рост в какой-то лихой позе. А неподалёку, печально глядя далеко в море, стоит на вытянутом постаменте бюст Пушкина, установленный, видимо, давно. Он стоит, несколько затерявшись среди буйной зелени субтропических растений, какой-то неуместный, потерянный, явно ссыльный и измождённый этой ссылкой. Видно, как устал сам камень постамента и бюста от музыки, пьяных голосов и жутких нравов, которые окружают скромный памятник. Стоит так, что за Пушкина или к Пушкину ходят совсем не для того, чтобы поклониться поэту.

Но опустошённость я чувствую не от этого. Не знаю, почему. Может быть, просто устал?

Вчера вечером что-то случилось с газоснабжением дома, и отопление отключилось. Пришлось топить печку не забавы ради и некоего стиля для, а потому, что пришлось. Тревожное ощущение беззащитности перед тёмной и холодной ночью смешивалось с приятным чувством тепла, исходящего от печки. И тепло от печки шло совершенно другое, чем от батарей и обогревателей. Тепло шло не душное, а напротив – живое и в самом лучшем смысле пахучее. Печка долго просыпалась, чтобы на время перестать быть частью интерьера, а наоборот, стать жизненно необходимым органом, без которого дом остыл бы и потерял жилой дух. Камни её не сразу вспомнили своё предназначение, не сразу мне удалось разжечь уверенный огонь, не сразу загудела в трубе упругая тяга, но всё же поленья принялись, и наполнилась комната приятным треском и гулом, и пошло от печки настоящее тепло. Топил часа два. Нагрелась родимая за это время так, что было не притронуться. И вот уже наступил вечер следующего дня, и отопление работает, а печка до сих пор не остыла. И теперь это ещё не до конца утраченное тепло даёт спокойствие и уверенность в том, что случись что – не пропадём.