1
Учение или, как теперь принято говорить, учёба – это, по-моему, многолетняя изнурительная война между классной доской и школьным окном. Начинается она – как и вторая мировая – 1 сентября, с переменным успехом идёт весь учебный год, и только к маю распахнутое, весеннее окно одерживает прочную победу. Тогда Министерство просвещения объявляет перемирие, продиктованное якобы заботой о детях и в дальнейшем именуемое «каникулами».
Наверное, когда-нибудь примут решение строить школы без окон, а вместо застеклённых рам установят дополнительные доски и даже дисплеи. В результате срок обучения сократится раза в два, в полтора – точно! Представляете, какая народнохозяйственная выгода! Я уже не говорю о сбережении учительских нервных клеток: ведь для преподавателей оконные проёмы – то же самое, что для пограничников контрольно-следовая полоса…
Но как раз сегодня в окно можно и не смотреть, ничего интересного: пасмурное холодное небо, растерянные, поторопившиеся с новенькой листвой деревья, широкоформатное окно операционной в больничном корпусе напротив погашено, – лишь вдалеке виднеется работающий башенный кран, похожий чем-то на аиста, транспортирующего упакованного младенца. Но если всерьёз говорить о птицах, то позавчера я видел совершенно удивительную ворону, она сидела на культе обрубленного пришкольного тополя и, подозрительно оглядывая меня, долбила победитовым клювом скукожившийся, позеленевший кусок сыра…
Однако я отвлёкся и не заметил, как молодая, но бдительная Елена Павловна, не отрываясь от учебного процесса, разоблачила моё бегство в заоконную действительность. Она строго посмотрела на меня своими серо-голубыми, похожими на большие снежинки, глазами и чуть заметно покачала головой, что означало: «Ну, Петрушов!.. От кого угодно – от тебя никак не ожидала!»
И в самом деле, неловко получилось… Но ничего страшного: есть испытанный, проверенный опытом поколений выход! Прежде всего, нужно продолжать как ни в чем не бывало спокойно смотреть в окно, потом, медленно обернувшись, глубокомысленно поглядеть на учителя, а затем мучительно нахмуриться и вдруг озарить лицо восторгом внезапного познания. И наконец, в порыве вдохновения, страстно склониться над тетрадью. Работающего ученика преподаватель обычно не трогает, точно так же как хищник не обращает внимания на человека, притворившегося мёртвым. Когда-то я владел этим приёмом в совершенстве, но сейчас, встретив осуждающий взгляд Елены Павловны, покраснел и смущённо пожал плечами: мол, извините – бывает. Но она снова покачала головой, у неё на щеке маленький шрамик, похожий на след от детского «перке»; когда учительница нервничает – шрамик розовеет. Елена Павловна Казаковцева два года назад окончила педагогический институт и ещё верит, будто в условиях обыкновенной средней школы можно научить немецкому языку. Обычно случается наоборот: преподаватели сами постепенно забывают то, что узнали в вузе.
Елена Павловна опустила глаза на кулон с электронными часиками, подошла к доске, выбрала мел подлиннее и учительским почерком начала писать задание на дом, вызывая привычный ропот класса.
– Ой, как мно-о-ого! – волновались дети, с малолетства приучающиеся к корректировке планов.
– Ну, хорошо, – согласилась Казаковцева, – выучить новую лексику и повторить тему «Моя семья». Буду спрашивать!
Для убедительности она решила подчеркнуть задание, но брусочек мела звонко переломился и, оставив на поверхности доски выпуклую белую точку, упал на линолеум. Я невольно подался вперёд, но Елена Павловна легко и красиво, точно на аэробике, подхватила обломок и быстро выпрямилась, мимолётно проверив моё впечатление. Если б такое случилось в четвёртом классе, мел мгновенно был бы подхвачен и подан пунцовым от смущения шпингалетом с первой парты. В десятом классе, полагаю, на помощь рванули бы сразу несколько галантных жеребцов. Но дело происходило в шестом…
Окрылённые победой над тёмными силами школьной программы, ребята переписывали задание в дневники, а Казаковцева тем временем отряхнула руки, поправила стрижку, оставив в тёмных волосах млечный след, и села заполнять журнал, исподлобья наблюдая за вверенным ей ученическим коллективом. Длинные, тонколодыжные ноги она совсем по-девчоночьи скрестила под стулом.
– Тимофей! – сурово сказала учительница, не отрываясь от журнала.
– А чего всегда я? – заученно обиделся нарушитель дисциплины.
– Ты меня не понимаешь?
– Понимаю, – отозвался Тимофей Свирин и, оскорблённо шевеля губами, вернулся на свой участок стола с территории, временно захваченной у соседки.
Елена Павловна всех учеников называет по имени: Таня, Катя, Алик, Тимоша… Но если она недовольна, если зарозовел шрамик на щеке, то имена провинившихся произносятся холодно и полно: Татьяна, Екатерина, Альберт, Тимофей… Громкого командного голоса и пронизывающего педагогического взора Казаковцева пока ещё не выработала, иногда, правда, ей удаётся нащупать верную, воспитующую интонацию, но глаза не успевают потемнеть и продолжают улыбаться. При всем желании внимательные дети пока не могут поверить в строгость и непреклонность своей учительницы.
Елена Павловна ещё раз посмотрела на кулон и с удовольствием отметила, что до конца урока осталось три минуты, то же самое, но с огорчением, взглянув на часы, выяснили дети. Нынешнему поколению хорошо, даже специальные часы для подростков выпускают, так и ходят теперь: во рту соска, на руке «Сейко». А в былые времена ребятам приходилось мучительно вглядываться в преподавательский циферблат, прислушиваться, не двинулись ли на завтрак младшие классы, а потом оповещать товарищей, сколько осталось до раскрепощения.
– Оценки за урок, – объявила Казаковцева и раскрыла тоненькую тетрадь (ставить отметки сразу в журнал она пока не решается). – Таня – «три», Коля – «пять», а тебе, Маргарита, к сожалению, «два»…
В этот миг бикфордов шнур урока догорел, раздался дребезжащий взрыв школьного звонка и одновременно с ним удар бесплатного учебника по голове: Тимофея настигло справедливое возмездие.
– Звонок для учителя! – вполне сурово крикнула Елена Павловна, но ураган свободы не остановить. Ребята, получившие благополучные отметки, осадили преподавательский стол: ни одна знаменитость за всю жизнь не раздаёт столько автографов, сколько обыкновенный учитель – всего лишь за полугодие. Пока Казаковцева заверяла оценки, выведенные в дневниках предупредительными учениками, Маргарита, отхватившая «пару», постаралась первой увильнуть из класса, справедливо считая: чем позже родители узнают горькую правду, тем лучше для них же! Но уйти было не просто, в дверях кто-то упал, и образовалась маленькая «ходынка». Елене Павловне пришлось прикрикнуть, и наконец истомившийся шестой класс шумно извергся в коридор.
В комнате остался один-единственный ученик, щупленький, рыжий, с яркими мультипликационными конопушками на лице – Тимофей Свирин. Он переминался с ноги на ногу, разглядывал замок своего портфеля и страдал от моего присутствия.