Дело о таинственном наследстве - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Молчанова cтр.№ 28

– И знаете, Феофана Ивановна, напрасно вы так на меня… Да, грешен безмерно, все горе свое забыть хотел, но опомнился! Знаете ли, вот потому, что опомнился, и к вам приехал. Подальше от карт, от соблазнов, с чистыми людьми побыть, душу подлечить. И с долгами уже начал расплачиваться. Что же Иннокентий Саввич эту кляузу вам прислал, а то, что перед поездкой две тысячи в счет выплаты долгов положено было, не написал?

И был Антон Иванович при этом настолько откровенно и непритворно жалок, как мокрая больная птица, что Феофана, выслушав это все, сначала аж плюнула, а потом вздохнула:

– Довольно, Антон Иванович, идите и подумайте над моими словами. Не со зла говорю. Погибнете же, жалкая вы душа!.. Напишу я Иннокентию Саввичу. Ежели про платеж тот ты не наврал, так и быть – понаблюдаю просто за тобой. Менять ничего пока не буду. Не верю я тебе, конечно, батенька. Нечестным ты мне кажешься. Но если правда твоя, то и я по правде, по родственной, поступлю. Иди уже, Бог с тобой.

Антон Иванович неловко полуприсел-полупоклонился и боком, очень боязливо посеменил из комнаты. Феофана, наблюдающая за ним, опять тяжело вздохнула и перекрестила удаляющуюся спину…

Мысли в голове дражайшего родственника тем временем перестали кипеть, прилипнув к черепу изнутри в боязливом ожидании.

«Надо что-то делать!» – встрепенулась одна мысль.

«Надо посоветоваться…» – отвечала ей, пульсируя, вторая.

«Надо спешить…» – подсказала самая храбрая из них…

– Постой! – вдруг окликнула Феофана.

Антон Иванович обернулся с мукой на лице.

– Завтра именины у княжны Красковой, мы все званы. Поедешь ли? – Тетушка спросила это тоном, который явственно говорил, что только воспитание заставляет ее интересоваться желаниями родственника.

– Я, если позволите, Феофана Ивановна, дома останусь, – пробормотал старичок, ошалевая от радости, что такой счастливый случай подворачивается опять навестить ненавистный тетушкин подвал. – Я не любитель обществ, а общество не любитель меня, – и робко переспросил: – Позволите?

– Ступай, батюшка, как хочешь!

И Антон Иванович наконец-то окончательно удалился.

В гостиной он внезапно кинулся к шкафчику и принялся лихорадочно открывать один за другим ящики, глубоко просовывая дрожащие, шарящие ручки в их глубину. Мысли его были подобны этим лихорадочным и странным поискам.

«Граф, граф, граф! Нам времени не оставляете. Как же мне еще-то. Вот этот ящичек – может, на поверхности?» – Антон Иванович принялся судорожно дергать за нечто, зацепившее его рукав. Дергать отчаянно, то и дело озираясь и мелко дрожа. Наконец это нечто поддалось. Антон Иванович, уже сам дернувшись всем телом, вытащил руку, в которой покоился большой гвоздь. Не этого, видимо, ожидал бедный родственник. Отшвырнув гвоздь, он, слабо поскуливая, кинулся к часам. Прислонившись к ним ухом, начал медленно ощупывать, рассматривая старое дерево. Со стороны это выглядело как самое нежное объятие, как будто вместо часов в руках его была, допустим, Дуняша. Вдруг Антон Иванович будто опомнился и отскочил к столу – в гостиную входил граф.

– Что это вы, Антон Иванович, так запыхались? Все бегаете? Полежали бы, отдохнули. Или не лежится? – Граф зевнул и, достав кисет с табаком, принялся набивать папироску. Кисет был хорош: бордового шелка с искусной вышивкой золотом перекрещенных шпаги и пистолета.

– Да, граф, не лежится, – Антон Иванович приковался взглядом к манипуляциям Сашиных пальцев.

– Я смотрю, кисет вам мой понравился? Только на днях доставили, специальный заказ. И для листового табака отделение, и вот, смотрите, для нюхательного. Граф покрутил кисет с разных сторон, чтобы явно из-за чего-то волновавшемуся родственнику было удобней его рассмотреть.

– Не позволите ли и мне табачку вашего? – Благодарственно кланяясь, Антон Иванович взял щепотку из нюхательного отделения и благоговейно, почти спокойно запихал ее в нос. Мгновение спустя, чихая и кашляя, но уже как-то даже весело, он удалился к себе…

* * *

Заснуть в эту ночь Наташе не удавалось долго, хотя завтра предстояло празднование именин и надо было выглядеть хорошо и радостно. Она смотрела на свечу и думала, думала. О том, как с появлением графа изменилась ее жизнь. О том, что душа ее обнаружила какие-то совершенно новые чувства, исподволь, потихоньку начавшие изменять ее представления о самой себе и об окружающем. Загадочные и какие-то очень взрослые происшествия открывали ей наличие другого, бесконечно интересного и, может быть, даже опасного мира. Она улыбнулась, поняв, что эта новая жизнь ей очень нравится и она готова встретить все ее чудеса и испытания, доброту и жестокость, продолжение и завершение. Прошептав: «Господи, веди меня!» – Наташа уже покойно заснула.

Была ли бы она так покойна сейчас, если б на мгновение смогло ей приоткрыться ближайшее будущее? Если бы знала она, что этот другой, бесконечно интересный и, безусловно, чуточку опасный мир состоит из таких чувств, поступков и событий, с которыми не приходилось еще сталкиваться ее открытой веселой душе. И что они зачастую вовсе не поддерживают гармонию существования человека, а, совсем наоборот, стремятся разрушить ее. И что так часто эта цель бывает достигнута…

И вот торжественный день Наташиных именин настал! Теплый, солнечный, cовсем летний. 8 сентября… На праздничный обед, с последующим вечерним чаепитием, было приглашено человек пятьдесят гостей – от соседских помещиков с детьми до старинных приятелей из сопредельных уездных городов и Петербурга. Эти Наташины именины Николай Никитич решил отметить широко и радостно, ведь в прошлый год, накануне своего 16-летия, Наташа, прыгая через одну ступеньку, подвернула ногу, и тогда праздник пришлось отменить. Такой важный день она провела в обществе отца и Ольги, помогая им осилить все приготовленные угощения, морщась от боли и тихонечко про себя ругаясь от такой случившейся незадачи.

Но сегодняшний праздник, призванный восполнить ту потерю, обещал стать грандиозным! На кухне уже два дня творили и ругались русский и французский повара. Сумасшедшие деньги были заплачены за платье именинницы. Многие, многие, любившие Краскова и его дочь, с удовольствием готовили подарки, предвкушая интересный и душевный вечер.

Наташа волновалась, и волновалась сильно. Она не боялась скакать верхом, бродить по ночам в лесу, заплывать на середину пруда и брать в руки ужа. Но этих своих именин она боялась до паники. Весь дом как с ума сошел: крики, беготня, сердитые приказания Николая Никитича, обморок горничной Лизы… Та в пылу подготовки сожгла какую-то ленточку от платья барышни и от чрезвычайно свойственной ей мнительности уже видела себя на каторге. Наталье еле удалось ее успокоить. Все суетились, сталкивались на лестнице, на миг замирая недоуменно, силясь вспомнить, что же из ста нужных дел надобно исполнить сейчас, в первую очередь. Наташа, поддавшись общей суматохе, тоже начала было бегать, но вовремя остановилась. Налаженный красковский быт хоть и выглядел шумным и суматошным, однако вся подготовка производилась четко и слаженно и вмешательства почти не требовала. Захлопнув двери своей комнаты и отрезав себя таким образом от суеты, она села подумать, отчего же все-таки ей так нынче волнительно…