Царские забавы - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Сухов cтр.№ 120

Иван Васильевич повернулся на бок и проснулся сам.

— Кругла ты, Акулинушка.

— Так бог дал, — скромно отвечала девица.

— Ведаешь ли ты о том, что девки подле меня не задерживаются подолгу?

— Как же не ведать об этом, Иван Васильевич, ведь не в иноземном государстве живу.

— Наслышана небось о том, что супружницы мои мрут, едва венец примерят?

— И об этом я ведаю, государь, — печально выдохнула боярышня.

Она почувствовала, что царская длань легла ей на живот, но это прикосновение, вопреки ожиданию, было для нее приятным.

— Завистников у цариц всегда много, оттого и травят моих жен. И пойди дознайся потом до правды! Все невинными агнцами на меня смотреть будут, будто не государыню заморили, а кошку приблудную прибили.

Иван закрыл глаза, а когда разомкнул веки, то с ужасом увидел, как у порога стояла Мария Долгорукая. Она предстала предупреждением всевышнего — замерла у дверей и терпеливо стала дожидаться, когда супруг пригласит ее вовнутрь.

— Чур тебя! — отер холодный пот со лба государь. А когда видение сгинуло, прошептал боярышне Акулине: — Знамение мне было: ежели возьму тебя замуж, сгинешь во тьме, как другие мои супружницы.

— Как велишь, государь. Меня уже никто более осчастливить не сумеет.

— Озадачила ты меня, девонька, хотел бы я тебя при себе иметь, да не могу. Не желаю тебе лиха. Вот что тебе скажу… замуж пойдешь за стольника Григория Ноздрю. Отрок он видный и тебе опорой будет. А теперь прижми меня крепче, хоть молода, а любить умеешь.

Взошло солнце, растворив сияние свечей в утренних лучах. А еще через час государь спал безмятежным сном младенца.

Боярам порой казалось, что царь Иван любил Белый город больше, чем дворцовые палаты. В опришном дворе на Воздвиженке он пропадал большую часть времени. Крепость была зело красива и отстроена с той значительностью, как если бы государь готовился к отражению неприятельской тьмы.

Если Кремль лихорадило от уныния до разгульной веселости, чье настроение больше напоминало вконец пропившегося квасника, то Белый город всегда был по-деловому ровен. Если что и способно было всколыхнуть прижившихся здесь мастеровых, так это высокие подати и завышенные цены на соль. Любит русский человек все соленое, начиная от огурцов и заканчивая крепким бранным словом.

Белый город был заселен людьми работящими, для которых добытая полтина равна ведру пролитого пота, а потому деловой гул, что заполнял слободы, больше напоминал жужжание рассерженных пчел.

Государь любил прогуливаться по слободам и непременно наведывался к кислятникам Сытного двора, пробовал крепкую закваску и жаловал мастеровых гривенниками. В сопровождении небольшого караула государь хаживал по переулкам и узеньким улочкам, не брезговал являться к слободам мясников, где в убойных дворах пахло кровью и навозом. Заходил во двор Фролова Ильи, который был известен на всю Москву тем, что ударом кулака валил на землю быка весом в тридцать пудов. Мастеровой и сам напоминал огромного бычину, который вместо рук имел тяжелые молоты.

Так было и в этот раз.

Явится государь к старинному приятелю и молвит:

— Слышал я, Илья, что сила от тебя ушла. Раньше, бывало, быка кулаком сокрушал, а сейчас и теленка усмирить не сумеешь.

— Мы, государь Иван Васильевич, силой не обижены, — робко начинал спорить Илья, — и отец, и братья мои, а теперь сыновья, единой породы, никому в силе не уступим, — махнул мясник на отроков, которые из-под мохнатых бровей наблюдали за государем. — Только напраслину тебе баили, Иван Васильевич, видно, обидеть меня хотели. Никуда сила от меня не подевалась. Ежели нужда наступит, так и слона на спину ударом кулака сумею опрокинуть. Эй, Егорка, выводи черного быка, будет знать, как на Милку прыгать!

— Слушаюсь, батяня, — отзывался младший отрок.

Через минуту он возвратился с огромным черным быком, которого вел за тонкую веревку, привязанную к рогам гиганта. Бык был смирен и напоминал послушную собачонку, следовавшую за своим хозяином.

Перекрестился Илья и вымолвил негромко:

— Прости, господи, что без нужды скотину живота лишаю. Она хоть и божья тварь, а жаль.

Поднял кулак мясник и ударил быка в лоб. Скотина упала не сразу: подогнул бык передние ноги, закатил бархатные глаза, а потом свалился на бок.

Взмахнул довольно государь дланью — дескать, не ушла от тебя сила, и потопал до следующей слободы.

Но особенно Иван Васильевич любил Кузнецкие дворы, что разбежались по обоим берегам тихой Неглинки.

Здесь был и Пушечный двор.

Ко встрече с государем мастеровые готовились загодя: рубили сосновый бор и ставили шуточный городок на самый берег. А по прибытии самодержца лупили по избам каменными ядрами, потешая точной стрельбой набежавших горожан и царя.

За меткую пальбу самодержец жаловал пищальников золотой монетой.

Однако в этот раз царь шествовал к Сретенке. Здесь, по государевой милости, ставили имения приказные люди и дети боярские.

Государь отправился почти торжественным выходом. Впереди, разгоняя нечистую силу, с кадилами в руках шествовали дьяки, за ними шли архиереи, затем опришники — числом двести, а далее, выстроившись по чину, держали самодержца под руки бояре.

Народ в Белом городе жил видный и зажиточный. Им бы у Кремля селиться, быть поближе к царскому двору, но с недавних пор тесен стал даже Китай-город, а потому вскорости освоены были все пустыри за Мясной слободой и Воздвиженкой; мужики уже вырубили лес на пологом берегу Неглинки и раздвинули пространство вспаханными полями.

Сретенка была одна из самых старых улиц Белого города. Поначалу рубили здесь дачи ближние бояре, привлеченные огромным количеством глухарей и непуганого зверя, а уже позднее обживать Сретенку стали многочисленные боярские отпрыски. Когда Москва разрослась, селиться в Белом городе стали по особой царской милости, разрешалось не платить податей, а потому новоселов стали именовать «белыми».

Иван Васильевич шел величаво — негоже государю глазеть на сбегающуюся отовсюду толпу, а потому если он и озирался, то на маковки церквей, которые уютно заняли каждый пригорок и напоминали гнезда огромных птиц.

Иван Васильевич повернул на Царскую улицу, которая была так широка, что на ней могло развернуться сразу пять карет. Любил государь эту улицу и следил за ней с той заботой, с какой холил нарядный кафтан. Она была выложена белым камнем и даже в весеннюю распутицу брезгливо освобождалась от воды, подобно меховой накидке, смазанной гусиным жиром.

Чаще Иван предпочитал проехаться по Царской улице верхом, подбадривая горячего жеребца семихвостой плетью. Конь, задрав голову кверху и брызгая пеной на любопытных, отстукивая копытами тревожную дробь. Этой улицей государь любил удивлять послов, редко какой вельможа не засмотрится на выложенный в узоры брусчатник.