Беззвучно рассмеявшись, она наклонила голову и помассировала себе пальцами виски. Нет, этот полицейский положительно не был способен ничего понять. Ее преследователь слишком умен, чтобы его можно было поймать с помощью курсирующей патрульной машины.
– Большое спасибо, лейтенант. Я буду признательна вам за любую помощь, которую вы мне окажете.
– Я здесь именно для того и сижу. – Его улыбка стала еще шире, грудь тоже. – Да что там, так оно и есть, может, кто-то просто пытается вас напугать. Действует вам на нервы, понимаете?
Кэт уже ничего не ждала от него, ей хотелось только как можно скорее уйти отсюда, поэтому она кивнула в знак согласия.
Уверенный, что решил ее проблему, лейтенант Хансейкер сделал галантный жест, открыв перед ней дверь.
– Позвоните мне, как только я вам понадоблюсь, слышите?
«Конечно, позвоню. И чем ты мне поможешь?» – цинично подумала Кэт.
– Спасибо, что приняли меня так быстро, лейтенант Хансейкер.
– Знаете, в жизни вы еще более хорошенькая, чем на экране телевизора.
– Спасибо.
– Э… прежде чем уйдете, я хотел узнать… Не каждый день у меня в офисе бывает знаменитость. Вы не могли бы оставить автограф для моей жены? Она будет просто в восторге. Напишите «для Дорис», ладно? И мое имя напишите, пожалуйста. Если, конечно, вам не трудно.
Глава 34
– Какого черта ты здесь делаешь?
– Жарю ветчину.
– Кажется, она уже подгорела. – Кэт, не найдя на его кухне специальных щипцов, вилкой поддела ломтик с раскаленной сковородки.
После приведшего ее в ярость посещения полицейского участка Кэт вернулась домой и переоделась. Она была слишком огорчена, чтобы думать о работе, поэтому позвонила Джеффу и предупредила его, что сегодня не придет. Ей нужен был выходной день, чтобы хорошенько все обдумать.
Примерно час или около того она размышляла о том, каким должен стать ее следующий шаг. Прежде чем план окончательно созрел в ее голове, она уже шла по супермаркету, толкая впереди себя тележку с продуктами. Кэт купила еду, чтобы приготовить завтрак человеку, которого якобы презирала.
– Надеюсь, тебе нравятся поджаристые. – Она выложила длинный ломтик ветчины на бумажное полотенце, где уже истекали жиром его собратья. – А как ты хочешь, чтобы я приготовила яйца?
– Как ты сюда попала?
– Через парадную дверь. Она была незаперта.
– О Боже… – Он поскреб затылок. – Видимо, я забыл проверить ее перед тем, как лечь спать.
– Видимо. Глазунью или омлет?
Не дождавшись ответа, Кэт бросила на него взгляд через плечо. У него был точно такой же вид, как и в то утро, когда она впервые его увидела, но сегодня на нем были надеты не джинсы, а короткие трусы. Кэт старалась не думать о том, как привлекательно он выглядит, как хорошо смотрится в проеме двери со всеми своими шестью с лишним футами поджарого мужского тела, еще не совсем пробудившегося от ночного сна.
– Глазунью иди омлет? – повторила Кэт. – У меня лучше получается омлет.
Он положил руки себе на бедра, туда, где заканчивались трусы.
– И по какой же такой причине ты явилась сюда ни свет ни заря, чтобы приготовить мне завтрак?
– Как только ты наденешь брюки и сядешь за стол, я все тебе расскажу.
Качая от изумления головой, он повернулся и вышел из кухни. К тому времени, как он вернулся снова, уже одетый в старенькие потертые джинсы и простую белую футболку, омлет был готов. Кэт налила им обоим по чашке кофе, поставила тарелки с едой на стол и примостилась на стуле, давая понять, что ему следует занять место напротив, на противоположном конце стола.
Алекс перекинул ногу через спинку стула и устроился на сиденье верхом. Отодвинув на время тарелку, он потягивал из чашки кофе, не сводя с Кэт изучающих глаз, вглядываясь в ее лицо сквозь дымку кофейного пара, – еще одно напоминание о том утре, когда они познакомились.
– Все это имеет какое-нибудь отношение к тому, что кратчайший путь к сердцу мужчины лежит через желудок? – поинтересовался он.
– Эта теория была разбита в пух и прах с изобретением готовых завтраков из воздушных хлопьев.
Алекс сначала фыркнул, затем от души расхохотался и, взяв вилку, принялся запихивать в рот омлет. С ломтиком ветчины он разделался в два приема, а апельсиновый сок и вовсе выпил залпом.
– Когда ты ел в последний раз? – спросила Кэт.
– По-моему, вчера я заказал себе пиццу, – немного подумав, ответил он. – А может быть, это было два дня назад.
– Весь ушел в работу?
– Гмм. Гренки еще остались?
Кэт положила в тостер два ломтика хлеба. Ожидая, пока они поджарятся и выскочат, она налила ему еще кофе. Обхватив пальцами ее запястье и запрокинув назад голову, Алекс пристально посмотрел на нее.
– Что, Кэт, внезапно захотелось семейного уюта?
– Не совсем так.
– В таком случае не прикажете ли рассматривать этот визит как акт благотворительности?
– Не думаю, что ты в ней нуждаешься.
– Мирная инициатива?
– Не надейся понапрасну.
– Стало быть, мне это дорого обойдется, верно?
– Верно.
– А я смогу расплатиться?
– Если ты не хочешь, чтобы твои фамильные драгоценности были облиты обжигающе горячим кофе, тебе лучше отпустить мою руку.
Его пальцы тотчас разжались. Кэт поставила кофейник на конфорку и принесла ему два готовых гренка, бесцеремонно бросив их на его тарелку.
– Итак, мы все еще не друзья, – прокомментировал Алекс, намазывая гренок маслом.
– Нет.
– В таком случае, по всей вероятности, о том, чтобы заняться любовью, не может быть и речи.
Наблюдая, как его крепкие белые зубы вгрызаются в намазанный маслом гренок, Кэт почувствовала, что внутри у нее все переворачивается от желания. Она встала, отнесла свою тарелку в мойку, сполоснула ее и поставила в посудомоечную машину. Пока Алекс доедал завтрак, она прибрала на кухне. Он тоже положил тарелку в мойку, затем налил себе третью чашку кофе и поставил ее на стол.
Кэт мокрой губкой смахивала со стола хлебные крошки, когда его рука обвилась вокруг ее талии и притянула ее к себе. Он вжался лицом в податливую мягкость ее живота, целуя ее тело сквозь блузку, слегка покусывая ее и урча от удовольствия.
Она не отвечала на его ласку, держа руки на уровне плеч, чтобы не дотрагиваться до его тела. Наконец он поднял голову.
– Тебе не нравится?
– Очень нравится. Ты прекрасно умеешь это делать. Но я пришла сюда не за этим.
Алекс сразу опустил руки, его лицо стало сердитым и жестким.