23
Эйвери отвернулась. Она боялась, что не удержится и ударит его.
– Это мерзко, Айриш.
Она подошла к окну и с тревогой заметила, что уже темнеет. На ранчо, должно быть, кончили ужинать. Она предупредила, что поедет по магазинам и к ужину не вернется. Но все равно ей пора было назад.
– Да, мерзко, – согласился Айриш. – Я этого и хотел. Каждый раз, когда мне хочется тебя пощадить, я вспоминаю про бесконечные ночи после катастрофы, когда я мог только напиваться до беспамятства. Знаешь, я даже хотел покончить с собой.
Эйвери медленно подошла к нему. Весь ее гнев пропал.
– Пожалуйста, не рассказывай мне про это.
– Я подумал: к чертям эту жизнь! Попытаю счастья в следующей. Я потерял Клиффа и Розмари. Потерял тебя. Я спрашивал Господа: «Послушай, кому нужно столько напастей?» Если бы я не боялся за свою бессмертную душу… – Он грустно улыбнулся.
Она обняла его и прижалась щекой к его плечу
– Я люблю тебя. Я очень переживала за тебя. Я понимала, как подействует на тебя моя смерть.
Он обхватил ее обеими руками, прижал к себе и в который раз пожалел, что она не его дочь.
– Я тоже тебя люблю. Поэтому и не могу тебе позволить все это продолжать.
Она отстранилась от него:
– Теперь у меня нет другого выбора.
– Если кто-то действительно хочет убить Ратледжа…
– Действительно хочет.
– …тогда ты тоже в опасности.
– Я знаю. Я хочу быть другой Кэрол для Тейта и Мэнди, но если я буду слишком другой, ее сообщник решит, что она его предала. Или, – спокойно добавила она, – что это не Кэрол. Я все время боюсь себя выдать.
– Возможно, это уже произошло, просто ты еще об этом не знаешь.
Она вздрогнула:
– И это я понимаю.
– Вэн что-то заметил.
Она задохнулась от неожиданности:
– Я поняла. Со мной чуть сердечный приступ не случился, когда я открыла дверь и увидела его.
Айриш рассказал о своем разговоре с Вэном.
– Я был занят и тогда не придал его словам никакого значения. Подумал, что он, как всегда, пришел мне надоедать. Теперь мне кажется, он хотел мне что-то сказать. Что мне говорить, если он вернется к этому разговору?
– Ничего. Чем меньше людей об этом знает, тем лучше и для них, и для меня. Вэн знал Эйвсри Дэниелз, а Ратледжи – нет. Им не с кем сравнивать новую Кэрол. Они относят перемены, произошедшие с ней, за счет пережитой катастрофы.
– Это слишком поверхностный взгляд. Если плана убийства не существует, а я Бога молю, чтобы так оно и было, ты в лучшем случае отделаешься душевной травмой.
– Если я сейчас все брошу и мне удастся выйти из игры живой, получится, что я все делала зря. Я почти ничего не узнала. А если Тейта действительно убьют, а, Айриш? Если получится так, что я могла бы его спасти и не сделала этого? Думаешь, я смогу с этим жить?
Он легко погладил ее по подбородку.
– Ты ведь любишь его, правда?
Она прикрыла глаза и кивнула.
– Он ненавидел свою жену. Поэтому ненавидит тебя.
– Опять в точку! – Она безразлично рассмеялась.
– Как вы друг с другом?
– Я с ним не спала.
– Я не об этом спрашиваю.
– Но хочешь знать именно это.
– А стала бы?
– Да, – прямо ответила она. – С того момента, как я пришла в сознание, до самого выхода из клиники он был замечателен, просто замечателен. То, как он относится к Кэрол на публике, выше всяких похвал.
– А как он ведет себя наедине?
– Холодно, как любой обманутый муж. Но я над этим работаю.
– А что потом? Если он сдастся и ляжет с тобой в постель, думаешь, он не заметит разницы?
– Думаешь, заметит? – Она склонила голову набок и попыталась улыбнуться. – Разве мужчины не говорят, что ночью все кошки серы?
Он взглянул на нее с неодобрением.
– Ладно, допустим, не заметит. А что будешь чувствовать ты, когда он будет заниматься с тобой любовью, принимая тебя за другую?
Это ей приходило в голову. Она нахмурилась.
– Я захочу, чтобы он понял, что это я. Знаю, что нехорошо его обманывать, но…
Голос ее стих, она задумалась над вопросом, на который еще не знала ответа. Так и не найдя его, она сказала:
– Кроме того, есть Мэнди. Я ее тоже люблю, Айриш. Ей нужна любящая мать.
– Согласен. Но что с ней станет, когда твоя миссия закончится, и ты ее покинешь?
– Я ее не покину…
– А как ты думаешь, что будет чувствовать Ратледж, когда ты напишешь очерк о его семье?
– Это не будет очерк.
– Не хотел бы я оказаться рядом, когда ты будешь объяснять это ему. Он подумает, что ты его использовала. – Он выдержал многозначительную паузу. – И будет прав, Эйвери.
– А если мне при этом удастся спасти его жизнь? Не думаешь ли ты, что тогда он сможет найти в себе силы простить меня?
Он беззвучно выругался.
– Ты упустила свое призвание. Тебе следовало стать адвокатом. Ты и черта переспоришь.
– Я не могу допустить, чтобы моя карьера закончилась позором. Я должна реабилитировать себя за ошибку, допущенную в Вашингтоне, сделать так, чтобы в меня как в журналистку снова поверили. Возможно, я по-прежнему играю в папину дочку, но я должна это сделать. – Она взглядом молила его о понимании.
– Ты не с того конца принялась за дело, – мягко сказал он и пощекотал ей под подбородком указательным пальцем. – Ты слишком увязла в своих чувствах. У тебя большое сердце – ты не можешь оставаться сдержанной. Ты сама призналась, что привязалась к этим людям. Ты любишь их.
– И это еще одна причина, по которой мне надо остаться. Кто-то хочет убить Тейта и оставить Мэнди сиротой. Если это в моих силах, я хочу попробовать предотвратить беду.
Его молчание было как белый флаг капитуляции. Она посмотрела на стенные часы.
– Мне надо идти. Но сначала скажи, у тебя есть какие-нибудь мои вещи?
Через минуту она надела на шею золотую цепочку с медальоном. Это была не очень дорогая вещь, но для нее она была бесценна.
Отец привез ей эту цепочку в 1967 году из Египта, куда ездил по заданию «Ньюсуик» освещать конфликт между Египтом и Израилем.
Эйвери нажала пружинку, и медальон раскрылся. Она посмотрела на фотографии внутри. На одной из них был ее отец. Он был в военной форме, на груди висела 35-миллиметровая камера. Это была последняя его фотография. Через несколько недель его убили. На другом снимке была ее мать. Розмари, нежная и милая, грустно улыбалась в объектив.