Эрагон пошатнулся и чуть не упал лицом вниз, когда один из воинов с силой ударил его в спину тупым концом копья. Он старательно завернул каждый из своих доспехов в тряпицы, чтобы они не звякали в пути, однако тряпицы оказались слишком тонкими, чтобы полностью заглушить звон металла после столь сильного удара.
— Ого! — воскликнул усатый.
Придерживая Эрагона сзади за плечи, тот воин, что ударил его, развязал тесемки мешка и вытащил оттуда кольчугу Эрагона, приговаривая:
— Вы только гляньте, господин офицер!
На лице усатого расплылась довольная улыбка.
— Доспехи! И между прочим, тонкой работы! Даже очень тонкой, я бы сказал. Ну что ж, вы и впрямь оказались полны загадок! Небось хотели к варденам присоединиться. да? Настроились на предательство и мятеж, да? — Физиономия его помрачнела. — Или, может, вы те, кто позорит честных солдат? Если так, то не больно-то вы умелые наемники; у вас вон даже и оружия нет. Что, слишком трудно было вырезать себе хотя бы посох или дубинку? Что, трудно было? Отвечайте!
— Нет, господин офицер.
— Нет, господин офицер? Вам небось и в голову это не пришло, верно? Какая жалость, что нам приходится принимать таких вот тупоумных уродов, но, увы, к этому привела нас распроклятая война, только жалкие остатки и приходится подбирать!
— Куда принимать, господин офицер?
— Молчать, наглец! Никто тебе не давал разрешения пасть открывать! — Тряся усами, офицер сделал какое-то движение рукой, и перед глазами Эрагона замелькали красные вспышки огня: солдат, по-прежнему стоявший у него за спиной, снова ударил его, на этот раз по голове. — Являешься ли ты вором, предателем, наемником или просто глупцом, судьба тебя в любом случае ждет одна и та же. Как только дашь клятву служить честно, так уж выбора у тебя не будет, останется только подчиняться Гальбаториксу или тем, кто говорит от его имени. Мы первая в истории армия, свободная от инакомыслия и раскола. Никаких тебе глупых рассуждений о том, что нам «следовало бы сделать»! Только приказы, ясные и прямые. Ты тоже должен к нам присоединиться, и у тебя будет привилегия: по-настоящему помочь строить то великое будущее, которое предвидел наш великий правитель. Ну, а для твоей хорошенькой спутницы существует немало и других способов быть полезной Империи, верно я говорю? А теперь свяжите их!
И в эту минуту Эрагон понял, что должен делать. Оглянувшись через плечо, он увидел, что Арья уже смотрит на него и взгляд ее тверд, но глаза сияют. Он слегка подмигнул ей. Она тоже ему подмигнула. И пальцы его крепче стиснули камень-голыш.
Большая часть тех воинов, с которыми Эрагон сражался на Пылающих Равнинах, обладала определенными, какими-то примитивными средствами защиты от волшебных чар, и он подозревал, что эти патрульные тоже были защищены подобным образом. Он был уверен, что сумеет разрушить или перехитрить любые чары, изобретенные магами Гальбаторикса, однако на это потребуется больше времени, чем есть у него сейчас. Вместо этого он слегка согнул руку и легким быстрым движением кисти метнул камешек в того офицера с усами.
Камешек чиркнул по металлу и насквозь прошил его шлем.
И прежде чем остальные воины успели опомниться, Эрагон мгновенно повернулся, выхватил копье из рук у того, кто бил его сзади, и вышиб этого патрульного из седла. А когда тот рухнул на землю, пронзил ему сердце острием, которое прошло как раз меж нагрудными пластинами доспехов. Вытащив копье, Эрагон сильно отклонился назад, зависнув почти параллельно земле, и семь копий, одновременно брошенных в него, воткнулись в то место, где он только что стоял. Казалось, смертоносные орудия просто проплыли над ним, словно по волшебству.
В то же мгновение, как Эрагон метнул свой голыш, Арья взлетела на ближайшего к ней коня, сунув ногу в свободно болтавшееся стремя и тут же перепрыгнув в седло, из которого одним ударом по голове вышибла ничего не подозревавшего седока. От ее удара тот пролетел, по меньшей мере, футов тридцать. Затем Арья принялась перепрыгивать с одной лошади на другую, убивая солдат с помощью колен, ступней и кулаков и действуя с невероятной быстротой, грацией и уверенностью.
Под ложечкой у Эрагона точно колючие камни заворочались. Он запнулся и остановился. Потом, поморщившись, выпрямился. Четверо солдат, которые успели спешиться, наступали на него с обнаженными мечами. Они одновременно сделали выпад, и Эрагон, отклонившись вправо и чуть присев, поймал ближайшего воина за запястье и нанес ему удар кулаком в подмышку. Тот рухнул на землю и больше не шевелился. Эрагон расправился и с остальными своими противниками, попросту свернув им головы, так что хрустнули позвонки. Но четвертый солдат оказался слишком близко от него и успел уже замахнуться мечом, так что уйти от удара Эрагон явно не успевал.
Оказавшись в ловушке, он сделал то единственное, что еще мог сделать: изо всех сил ударил этого человека в грудь. От этого удара во все стороны полетели брызги пота и крови. Кулак Эрагона сокрушил противнику ребра и отшвырнул его футов на двенадцать. Там он и приземлился на зеленую траву рядом с еще одним трупом.
Эрагон охнул и даже согнулся от боли в руке. Похоже, четыре сустава из пяти были повреждены, кожа на костяшках пальцев лопнула, из ран брызнула кровь. «Вот черт!» — выругался он. Пальцы отказывались ему повиноваться, ион понял, что эта рука останется совершенно бесполезной до тех пор, пока у него не будет возможности ее исцелить. Опасаясь очередной атаки, он огляделся, пытаясь понять, где находится Арья и остальные солдаты.
Лошади патрульных разбежались. Да и самих патрульных в живых осталось всего лишь трое. Арья сражалась с двумя из них, а третий воин пытался удрать по дороге на юг. Собрав последние силы, Эрагон бросился вдогонку. Когда расстояние между ними стало сокращаться, солдат стал просить пощады, обещая, что никому не расскажет об этом побоище, и показывая Эрагону, что совершенно безоружен. Когда Эрагон был от него на расстоянии вытянутой руки, его противник резко свернул в сторону, затем, пробежав несколько шагов, снова сменил направление; он метался по заросшей травой равнине, точно испуганный кролик, и все время неустанно молил о пощаде. По щекам его струились слезы; он говорил, что слишком молод, чтобы умирать, что еще не успел жениться и родить ребенка, что его родители будут тосковать по нему, что его силой заставили вступить в армию и это всего лишь пятое его служебное задание. Он умолял Эрагона смилостивиться и оставить его в живых.
Чем я так уж тебе насолил? — рыдал он. — Я ведь всего лишь выполнял приказ, делал то, что мне было велено.
Я — хороший человек!
Эрагон на минутку остановился и заставил себя заговорить:
— Ты не можешь пойти вместе с нами. И оставить тебя тут мы тоже не можем; ты поймаешь лошадь, а потом выдашь нас.
— Нет, я не выдам!
— Люди спросят, что здесь произошло. Ты дал клятву Гальбаториксу, и Империя не позволит тебе солгать ей. Извини, но я не знаю, как освободить тебя от того, что тебя с нею связывает, кроме как…