Заговорщик - читать онлайн книгу. Автор: Александр Прозоров cтр.№ 39

Скота же собрали столько, что ненужный загоняли в сараи и жгли вместе с ними. Хотя тут они, верно, врут. Кто же скотину жечь станет, коли взять можно? Скотина не человек, сбежать не попытается, в спину не ударит, вязать ее не надобно… Так вот. У Дерпта народ померз, многие тысячи. Сбежались туда спасения искать — ан ворота отворять никто не стал, татар убоялись. Три дня хана ждали. На улице же мороз стоял изрядный. Декабрь поди. Беглецы сии все и померзли, полные рвы ими завалены были. Шиг-Алей же Дерпта трогать не стал, мимо прошел. Степняки, они ведь на стены лезть не любят, не в их сие обычае.

Гуляли татары по ливонской земле добрых три месяца, а иные и более. Ушли, лишь когда устали, и когда жечь и грабить вне стен каменных стало нечего. Добычи привезли столько, что и не счесть. Вестимо, и в сказках столько никогда не обещалось, сколько они на деле привезли. Дань Юрьевскую до скончания веков из нее платить можно было бы. Но раньше Шиг-Алея до Москвы посольство успело добежать ливонское и с Алексеем Адашевым мир вечный подписать. Уж и не знаю, на что рыцари согласие свое дали, но, мыслю, на все, чего писарь указать не поленился. Договор сей привез, как мыслишь, кто? Брат писарской, Даниил Адашев. Он же после того воеводой в Ивангороде сел. А через речку от сей крепости иной город стоит, Ругодив. Нарва, по-немецкому.

Перебрался я туда, в трактире комнату снял. Там и проведал, что крепостью нарвской командует от ордена фогт Эрнст фон Шнелленбер, славный такой, веселый малый. Показалось мне, что родичи мы с ним по линии кузена моего, Жана де Щанпольона, женатого на троюродной племяннице моего крестного отца. Взял я с собой вина хорошего и отправился к фогту Эрнсту решить этот важный вопрос. Ты сам понимаешь, княже. Коли родственник в твой город приехал, но визит вежливости не совершил, то ведь и обиды возникнуть могут. Уважаемый фон Шнелленбер меня принял, честь по чести. Мы с ним славно посидели, линии отцовские вспоминая, и родственников общих так-таки нашли. Уж не помню, каких. Было сие уж спустя шесть кувшинов не считая первого. Тут я его и спросил, могут ли пушки его крепостные до Ивангорода добить? Ибо слышал я, что русские пищали более крепкие, нежели немецкие, и они через реку добивают, а наши ядра в воде тонут.

Фогт Эрнст обиделся сильно, да… Повел меня к наряду на угловой башне, пушкарей тамошних призвал. Я же всем вина налил немедля, честно, дабы за хлопоты не обижались. Ну, и начали мы через Нарову ядра метать… [22] Да-а… С каждого ствола по два раза пальнули. Иные ядра попадали, иные правда в воду булькались. Повеселились славно. А вина я в пушкарей влил столько… ныне и вспомнить страшно.

Однако же день сей кончился, настал новый. Пристыженный, пришел я вечером к другу своему Эрнсту, принес кошель с тремя гривнами серебром, покаялся, что через меня у него поруха случиться может. Чай, без приказа порох жег и ядра тратил. Посему, мол, хочу ему убыток возместить, коли снимут его с должности, али еще как накажут. Он серебро взял, мы за примирение выпили изрядно, пушкарей тоже угостили. Тут я и скажи, что вдвое больше дам, коли мне самому по подлым диким русским стрельнуть разрешат. Доблестный фогт фон Шнелленбер отказать не смог, а потому веселье наше продолжилось. На третий же день я объявил во всеуслышанье о русской трусости, ибо жалкие варвары не посмели ответить нам ни единым выстрелом, хотя мы бьем их уже два дня. Я дал фогту еще серебра, дабы не поимел он убытка в случае своей отставки, и мы опять начали дразнить ядрами, как мы выражались, «русского медведя, трусливо зарывшегося в берлогу». Баловство наше, кстати, вызывало в бюргерах изрядное веселье, и они немалыми толпами высыпали посмотреть, как наши ядра кромсают стены Ивангорода и выбивают камни из башен.

Даниил же Адашев, в воеводах оказавшись впервые, растерялся изрядно. У него на руках грамота была перемирная, по коей воевать было никак нельзя, но и терпеть обстрел каждодневный он не мог. Боярин четвертым утром прыгнул на почтовых и помчался жалиться государю и просить братьего совета.

Зверев фыркнул, ткнулся носом в кружку. Он не стал спрашивать, откуда князь Друцкий знает, как себя вел и что думал молодой воевода, но очень сильно подозревал, что во время своего сидения на реке Нарове хитрый старик каждодневно пил не с одним только фогтом фон Шнелленбером. Ведь, как воспитанный человек, он не мог, проезжая Ивангород, не навестить хорошего друга своего близкого родственника.

Юрий Семенович прихлебнул пива и продолжил:

— Государь наш, честнейший Иоанн Васильевич, как ты знаешь, многое простить способен, но токмо не клятвопреступление открытое. Не ведаю, пытался писарь от него сие скрыть, али нет… Да и как скроешь, когда пушки каженный день палят? Рано, поздно — такое завсегда откроется. Стало быть, пришел наш тишайший государь в великую ярость, приказал собрать свободные полки, пойти с ними на Ругодив, город взять, окрестности разорить, а виновников в нарушении мира прилюдно повесить. Крепости же Ивангородской на пальбу ливонскую отвечать огнем столь же ярым, как при вражьем приступе. Остался друг твой Адашев собирать для похода служилые полки, а указ царский опять же почтой своему помощнику отослал. На вербной неделе приказ в Ивангород пришел, в апреле. Тут пушкари русские по Ругодиву все вдруг и ответили. И оказалось, что палят они куда далее и точнее, нежели умельцы фогтовы. Немецкие ядра лишь по стене угождали да по башням русским, а царские подарки в самый город падать стали, дома и склады торговые ломая, людей увеча и припасы разоряя. Бюргеры тем же вечером супротив друга мого дражайшего взбунтовались, попытались под стражу взять и русским выдать, да он успел в крепости запереться. Притом со злости приказал за реку еще яростнее стрелять.

Тут бюргеры ругодивские собрались и два письма отправили. Одно на нашу сторону, ратникам, в коем обещались добром жить, фогта злобного отдать, о мире умоляли и условия сего уговора испросили. Другое отослали магистру Фюрстенбергу с мольбами о помощи. Наши воеводы, не будь дураки, потребовали Ругодив вовсе государю отдать, крест на верность Иоанну всем поцеловать, а кто не желает жить в пределах русских — так тем уходить невозбранно с добром, кто сколько забрать сможет. Горожане согласились: грамоты подписали, целовали крест, обещали сами крепость одолеть и фогта выдать. Упросили, чтобы русские стрелять перестали. Двух уважаемых горожан отправили в Москву с присягами и целовальными грамотами, дабы те государя в честности своей заверили. Уточняли все, кому, сколько и когда подати платить придется, какой гарнизон государь к ним поставит, кто на его содержание тягло станет нести.

Пока посулы, уговоры да уточнения длились, аккурат знакомец наш, комтур Готард Кетлер, подошел с ратью в несколько десятков доблестных рыцарей с кнехтами своими, числом всего сотен шестнадцать, может даже пятнадцать, а то и менее. И как сила сия у Ругодива лагерь разбила, вмиг настроение сменилось у горожан. Порвали они на берегу, на глазах у русских, все грамоты и договоры, кричали срамные слова и поносили всячески, сколько фантазии хватало.

Ратники в Ивангороде озлились изрядно, опять пушки и пищали их ядрами стали плеваться. И тут… И тут…