Когда я в коридоре, с криком «упала с балкона», схватила за
грудки первого попавшегося мне доктора, дверь палаты интенсивной терапии
открылась, и вышедшая медсестра сообщила, что больная экзетировала.
— Что сделала больная? — нервно спросила я доктора.
— Экзетировала, — ответил он, старательно отдирая мои руки
от воротника своего халата. — Умерла.
— Умерла?
Я отшатнулась, словно меня ударили. Я уже слишком плохо
соображала, чтобы понимать происходящее.
— Какая больная? — сквозь странный гул спросила Нелли. — Та,
что упала с балкона?
— Аааааа… — (Что за жуткий вопль? Мой крик?) Да, это
Клавдия. Погибла моя Клавдия. Чудачка Клавдия. Инопланетянка Клавдия. Она
умерла, а всем хоть бы что. Ходят, живут…
Такого потрясения я не испытывала со времени смерти моей
бабушки. Я куда-то рвалась и что-то кричала. Меня хватали за руки и тащили.
Падали на меня и кружились белые двери, колпаки-халаты, казенные стены. Мир
лихорадочно двигался и молчал. Или я оглохла? Я вопила и не слышала своего
голоса.
Слезы лились потоком и жгли лицо.
Очнулась я дома, в своей постели. Рядом Нелли, усталая,
постаревшая.
— Слава богу, — облегченно вздохнула она. — Уже думала, ты
никогда не проснешься — такую дозу они тебе вкатили там, в реанимации. Если бы
не я, там бы ты и осталась.
— Нелли, неужели Клава умерла? — жалобно проскулила я.
— Да, — с гримасой боли кивнула Нелли. Я заплакала. Я не
знала, что делать с той болью, которая поселилась в груди. Эта боль завладела
всем моим телом, ломала его, выкручивала, выжимая последние капли жизни.
Лишь сейчас я осознала тяжесть утраты. Лишь сейчас поняла,
чем была для меня Клавдия. Она была моим ребенком, моим странным, непонятным
ребенком. Я учила ее своим глупым мудростям, старалась контролировать каждый ее
шаг, берегла ее хилое здоровье. Я замучила ее своими суждениями обо всем на
свете, поэтому она скрывала от меня этого Диму. Я просто не давала ей жить.
— Клава, Клава, прости меня, — приговаривала я сквозь слезы.
Нелли нахмурилась.
— Прекрати сейчас же, — приказала она. — Ты ни в чем не
виновата. Это судьба.
— Ты же не веришь в судьбу. Она посмотрела на часы.
— Верю, но у меня мало времени…
— У тебя нет времени, у тебя есть Санька. Ты счастливая. А
кто теперь у меня?
Нелли внимательно всмотрелась в мои глаза. Лицо ее
исказилось болью. Болью за меня.
— У тебя есть я, — с нежностью сказала она. — Есть мой
Санька… Алиса, Маруся и толпы мужиков которые без ума от тебя и твоей фигуры.
Не капризничай. Ты же сильная.
Я кивнула, прислушалась к себе, но силы не почувствовала.
Боль — да. Одиночества — сколько хочешь, а силы нет, ну ни грамма.
— Клавдия хоронила меня… Господи, теперь я понимаю, почему
она призналась Алиске. Какая я жестокая. Я заставила ее пройти через этот
кошмар. Она же думала, что я умерла. Ненавижу себя!
Я была безутешна. Отчаяние достигло того предела, когда
хотелось разбить что-нибудь или нанести себе вред. Что угодно, лишь бы
заглушить ту, душевную, боль. Я представляла страдания Клавдии и жалела ее, и
кляла себя. Я считала себя убийцей. Стоило мне прийти хотя бы на полчаса раньше,
и моя сестра была бы жива. Всего каких-то полчаса.
Я плакала, металась. У меня опять началась истерика. Нелли
давно пожалела, что не оставила меня там, в реанимации. У нее уже не было сил.
Потом пришли Маруся с Акимом. Они отпустили Нелли к Саньке.
Аким сел рядом, положил теплую руку на мой лоб и принялся рассказывать притчи.
Я слушала и не слушала.
— Я убила ее, убила, — рыдая, бормотала я.
— Однажды некий торговец отправил слугу на базар за
покупками, — прикрывая мне рот свободной ладонью, сказал Аким, — а слуга тут же
воротился и, дрожа от страха, сообщил, что толкнула его в толпе какая-то
старуха. Он обернулся и увидел: стоит перед ним Смерть. Она посмотрела в его
глаза и погрозила пальцем. «Сжалься надо мной, хозяин, дай поскорей коня. Я
поеду в Самару и спрячусь от Смерти» — взмолился слуга. Торговец сжалился и дал
коня. Слуга поскакал прочь — только пыль столбом. Я разрыдалась еще горше.
— Я убила ее, убила.
Аким опять прикрыл мой рот ладонью, произнес «тес» и
продолжил:
— Несколько часов спустя торговец сам отправился на базар и
там среди толпы тоже увидел Смерть. Подошел к ней, спросил: «Скажи, зачем ты
утром напугала моего слугу?» — «Что ты? Я вовсе не пугала его, — отвечала
Смерть. — Просто удивилась, увидев его здесь, в Багдаде. Представь себе мое
изумление — у меня же сегодня с ним встреча в Самаре».
Не знаю, что случилось со мной, но после этих слов я
почувствовала усталость и заснула. Я спала долго, очень долго и видела ужасные,
жуткие сны, такие сны, что, стань они явью, и смысла нет просыпаться.
— Как хорошо, что это только сны, — сказала я себе,
проснувшись.
Я не подозревала тогда, как страшна та действительность,
которая называется недалеким будущим. Уже потом, вспоминая этот день, я думала,
что, несмотря на гибель сестры, вполне могла считать себя счастливой. Это
звучит цинично, но дальнейшие события ввергли меня в такой ад, что все
предыдущее показалось легким шлепком судьбы.
Похороны Клавдии состоялись в Питере. Нина Аркадьевна
рыдала, но в обморок не падала. Сильная женщина. Мне пришлось ее зауважать.
Вячеслав Анатольевич находился в прострации и, похоже,
ничего не понимал. Денис был неестественно бледен и рассеян. Он ходил за мной
тенью и постоянно спрашивал: «А? Что?» Я тоже плохо соображала. Это, некоторым
образом, спасло меня от нападок Нины Аркадьевны. Я слушала и не слышала их.
— Лучше бы умерла ты! — с ненавистью бросила она мне в лицо,
когда мы возвращались из колумбария. — Ты не уберегла Клавочку! Ты, притворщица
и аферистка! Почему умерла не ты?
Услышав эти слова, Денис обомлел. Я видела, что ему стыдно
за мать, но перечить ей он не решился. Он любил ее, любил покойную Клавдию,
любил меня и не знал, как примирить нас друг с другом и со страшной бедой.
— Прости, если можешь, — шепнул он, поддержав меня под руку.
— Ерунда, — устало бросила я, — все ерунда. Клавдию не
вернуть, вот что больно.
Я захотела домой и сразу же после поминок уехала первой
«стрелой». Нина Аркадьевна отправила со мной Дениса. Вопрос собственности стоял
отдельно от ее горя.
— Поживешь в Москве, — приказала она сыну. — Нельзя бросать
без присмотра квартиру.