Остальное оружие и ковры розданы офицерам, а материи и халаты — войскам.
В числе депутаций явились 10 июня и представители каракалпаков, кочующих на правом берегу Аму-Дарьи при устьях ее. Они просили принять их в подданство. Им приказано хорошенько обдумать это дело, но через два дня они снова явились и повторили свою просьбу. Это было принято во внимание при заключении мирного договора, и их кочевки присоединены к уступленным нам землям правого берега.
Явился в конце июня и Ата-Мурат, бывший проводником у Маркозова; от него и узнали подробности о неудаче, постигшей красноводский отряд. По ходатайству Кауфмана хан разрешил своему заклятому врагу поселиться снова в пределах ханства, с условием сидеть смирно.
Между тем топографы производили съемки, астрономические определения разных пунктов; собирались разными лицами данные по статистике, зоологии, ботанике, этнографии и истории края. Для прикрытия этих исследователей и в особенности рекогносцировки полк. Глуховского, а также для сближения оренбургского отряда с его запасами, прибывшими в Кунград, и для понижения цен под Хивою, отряд этот передвинут к Куня-Ургенчу, откуда Глуховский с кавалерией должен был идти к Сарыкамышу с топографами. Масса исследователей, однако же, не сделала самого главного: никто не побывал на Порсу, где избивали в 1717 году отряд Бековича Черкасского… В 4 месяца можно бы, кажется, было успеть это сделать. Только в январе 1874 г. начальник Аму-Дарьинского отдела полк. Иванов воспользовался случаем, затеял экспедицию, пришел на Порсу, отслужил панихиду и дал три залпа.
23 июня отправились на пароходе «Самарканд» в Казалинск: великий князь Николай Константинович, генерал-лейтенант Веревкин и посланный курьером к государю с подробным донесением подполков. Фан-дер-Флит. Бухарский посол Иссамедин-Мирахур, сопровождавший наш отряд весь поход, отправился домой 20-го числа с письмом от Кауфмана, благодарившего эмира за сочувствие и содействие, и с богатыми подарками. 8 июля прибыл новый посол эмира с поздравлением по поводу занятия Хивы и с подарками.
Читатель помнит данное свыше приказание, что «по наказании Хивы владения ее должны быть немедленно очищены нашими войсками». Хан был наказан отобранием от него всего найденного в его дворце ценного имущества, Мат-Мурад также лишился всего награбленного им состояния и сослан в Калугу вместе с Рахмет-Уллой. Можно ли это считать наказанием Хивы, разумея не город собственно, а все ханство? Жители, занимавшиеся земледелием и торговлей, относились к нам более или менее спокойно, а кочевники, в особенности туркмены, занимающиеся преимущественно скотоводством и грабежами, составляли всегда ядро каждой партизанской партии, тревожившей наши отряды. Ни разу нам не удавалось задать им настоящий урок, ни разу не приходилось дать почувствовать всю тяжесть нашей руки. Кауфман, правда, несколько раз объявлял в прокламациях, что воюет не с народом, а с одним ханом и его министрами, но как вразумить кочевника, которого ханы и приютили только на условии выставлять ополчение известной силы в случае войны? Как проучить туркмен за то, что они повиновались своему повелителю? К тому же к июлю месяцу подошли и последние войска, томившиеся в бездействии на Хал-Ата и Алты-Кудуке… да и главные силы туркестанского отряда, в сущности, не имели ни одного серьезного дела. Нельзя же считать обстреливание хивинского лагеря у Шейх-арыка, через реку, за что-нибудь серьезное…
Туркмен считают до 35 000 кибиток или до 175 000 человек обоего пола. Грабят они и соседей хивинцев, и друг друга, а хана не слушаются. 3 июня Кауфман объявил явившимся к нему туркменским старшинам, что больше грабежей и неповиновения их хану не потерпит, в противном случае «пощады вам не будет». Затем диван постановил, что все население, не исключая туркмен, должно по раскладке доставить в русский лагерь провиант по назначенной цене. Где взять этот провиант скотоводу, который не сеет, не жнет и в житницы не собирает, а в случае нужды отнимает хлеб у земледельца? Грабить же запрещено… Можно было заранее сказать, что даже и полуоседлые туркмены не исполнят такого требования, так как, конечно, прошлогодний посев был почти весь съеден ими самими, а новый еще не поспел.
Затем 18 июня объявлен был манифест хана об освобождении рабов. Туркмены часть своих земель возделывают преимущественно под джугару и клевер для корма скота и немного под хлеб, но отнюдь не сами, так как даже арыков своих не хотят чистить и поправлять, хотя это составляет натуральную повинность. Землю возделывают для них пленные рабы персияне, за которыми им приходится охотиться Бог знает где, за тысячи верст! Туркмены не отпустили ни одного раба…
За такие два ослушания Кауфман наложил на них денежный штраф, по такой раскладке, «чтобы, не разоряя их окончательно, достаточно ослабить их силу и кичливость, поставить в невозможность скоро оправиться и этим привести их в подчинение и зависимость от хана», так говорится об этом в «материалах» под редакцией Троцкого.
Под выражением «наказать Хиву» Кауфман и его сподвижники разумели: наказать туркменов… В материалах так-таки прямо и говорится, что «иначе не была бы достигнута цель всей экспедиции, и русским войскам нельзя было бы выйти из пределов ханства, что противоречило бы высочайшей воле: наказать Хиву»…
Контрибуция наложена в размере 600 000 рублей. Половину должны были внести хазаватские туркмены. 100 000 они должны были внести в 10 дней, с 7 по 17 июля, а 200 000 в следующие 5 дней. То есть к 22-му числу все должно быть кончено… Вызваны были старшины и им это объявлено. Откладывать мы не могли, потому что в августе надо уже выступать по домам. Старшины, и те не все, собрались только 5 июля и, стало быть, до 7-го едва ли бы успели даже объявить своим о наложенном штрафе. Пятерых отпустили 6 июля, а 12 оставили заложниками. Это также оригинальная мера: именно тех людей, которые должны были сделать раскладку и собирать с подчиненных деньги, засадили под арест! Очевидно, что ничего не было упущено, чтобы только раздразнить туркмен и вызвать у них волнения… Можно думать даже, что и самое освобождение рабов направлено было против туркменов же.
Для понуждения хазаватских иомудов к исправному и быстрому взносу пени послан к ним, так сказать, экзекуционный отряд из 8 рот пехоты, 8 сотен, 10 орудий и 8 ракетных станков под начальством генерала Головачева. Кавалерией командовал полк. Блок. В составе отряда были и все прибывшие после занятия Хивы: Новомлинский, Дрешерн, Есипов и Гринвальд; таким образом, в видах справедливости, и им предоставлялась возможность «понюхать пороху» и приложить руку к «справедливому» делу. Странно, конечно, одно: туркмены еще не отказались внести контрибуцию, а уже к ним послана экзекуция…
Головачеву дано было предписание от 6 июля 1873 г., за которое впоследствии Кауфману приходилось часто краснеть, оправдываться, объяснять, будто роковые слова предписания были только фигуральные выражения для украшения слога и не его вина, что исполнители поняли их буквально… Сначала даже он было и вовсе отказался от этого предписания. Известный писатель Скайлер, описывая в рапортах к американскому посланнику все, что видел и слышал в Туркестанском округе, написал между прочим, что Кауфман отдал 6 июля приказ по войскам такого-то содержания; рапорты были напечатаны в красной книге официальных донесений дипломатических агентов Северо-Американских Штатов… Это произвело необычайное впечатление… русских корили за варварство и жестокость, достойные гуннов и баши-бузуков…