— Почто девок на борт не отправите? — кивнул на полон опричник.
— Не на чем, Семен Прокофьевич, — развел руками один из ратников. — Рыбаки прям ополоумели все, до поселка дорвавшись. Не слышат ничего. Своего баркаса у Ильи Анисимовича нет, а ладью к берегу не подвести. Мелко.
— Мелко, мелко… — поморщился Зализа, и неожиданно громко заорал: — Мелкошин, подь сюда! Мелкошин, воевода тебя зовет!
— Да оглохли они все, Семен Прокофьевич, — усмехнулся ратник. — Как тетерева на току.
Зализа сплюнул, спустился к воде, прошелся вдоль покачивающихся на мелководье лодок. Чего на них только не лежало! Горшки, корыта, лавки, вилы… Хотя, с другой стороны — зачем сколачивать лавку самому, коли можно взять готовую?
Солнце уже поднималось над ровной линией горизонта, и от него под ноги государева человека тянулась яркая слепящая лента. День разгорается — время уходит. Зализа недовольно выдернул саблю из ножен, немного поиграл ею на свету, спрятал обратно: где там этот Прослав?! Без проводника в чужих землях — сгинешь могом, и отчего не поймешь.
— Звал, Семен Прокофьевич?
Опричник не без удивления повернулся, и обнаружил деда Мелкошина, прибежавшего-таки на зов.
— Звал, — кивнул Зализа. — Собери своих сельчан, да перевези полонянок на ладью, пока дело не началось.
— Дык, Семен Прокофьевич… — жалобно оглянулся охотник на разоряемый поселок.
— Ты не туда смотри, а меня слушай, — наставительно посоветовал Зализа. — Больше проку будет.
— Ага, — мгновенно понял намек дед. — Счас, соберу.
Он умчался бодрой трусцой, а опричник поднялся к полонянкам.
— Значит, ратники, — поднял он баженовских воинов. — Всех баб нам не взять, так что давайте так. Отводите в сторонку вот эту, эту, эту…
Не обращая внимания на поднявшийся крик — женщины всегда кричат и плачут, хоть замуж, хоть в рабство, хоть в монастырь — Зализа выбрал из полона самых молодых и красивых с виду девок, каковых получилось всего десятка два, а остальных приказал привязать к деревьям: пусть мужики повеселятся, когда разорение закончат. Как раз подошли стрекотовские охотники, которые, плохо скрывая раздражение погнали выбранных пленниц к воде.
— Эй, Мелкошин! — окликнул деда Зализа. — Как с полоном закончите, сосну потолще срубите. Так, чтобы два десятка ратников поднять смогли.
— Сделаем, Семен Прокофьевич! — весело откликнулся тот.
Опричник вышел на один из причалов, выходящих далеко в озеро, присел на выпирающую сваю, с нетерпением вглядываясь вдоль берега, и временами поднимая голову к небу. Долгожданные паруса появились, только когда время стало приближаться к полудню.
— Ну, Прослав, выпороть бы тебя, — с явным облегчением поднялся Зализа. — Ладно! Стало быть, пора. Думаю, таран Мелкошины ужо вырубили, а у судовой рати мечи с самого вечера чешутся. Пора.
* * *
— Как думаешь, Сергей, — повернул голову Росин. — Про наш набег в летописях написано?
— Отчего не написано? Раз набежали, то должно быть написано. — Малохин от волнения втягивал щеки, отчего казался еще худощавее. — Напишут, коли не написано. Нужное дело, коли написано.
— Да нет, ты не понял, — поморщился Костя. — Понимаешь, во многих справочниках указано, что на Котлине в начале шестнадцатого века стояла шведская застава. А когда Петр Первый основывал Кронштадт, то жилья там не было. Получается, что это именно мы шведов в прошлом году выбили? И крепость после этого существовать перестала. Значит, наше существование здесь, наш провал в прошлое уже отражены в учебниках по истории?
— Учебники нам нужны, — согласно кивнул Малохин. — Учебники читать нужно. Всегда пригодится. Никогда не знаешь, когда пригодится. Но пригодится всегда. Поэтому нужно читать. Заранее.
— Понятно…
С подобными вопросами Росин обычно обращался к задумчивому Игорю Картышеву и находил если не ответ, то хотя бы взаимопонимание. Но после того, как дерптский епископ похитил у него племянницу, Игорь как-то потемнел лицом и почти совершенно перестал разговаривать. А Малохин, хотя парень обычно толковый, перед схваткой всегда начинал нервничать и совершенно дурел. В двадцатом веке дурел перед соревнованиями или игровыми поединками, в шестнадцатом — перед схватками. Сам Серега называл это «боевым безумием». Возможно, он и прав — во всяком случае, проигрывал он куда реже, чем выигрывал, а после провала в прошлое все еще жив, но факт остается фактом: в предчувствии стычки разговаривать с ним совершенно невозможно.
— Миша, Архин, а ты как думаешь? — повернулся к другому соседу Росин.
— Я так думаю, историю следовало учить, — хмыкнул упитанными щеками Миша, поднял руку, чтобы поправить волосы, но наткнулся на шлем. — Учить, и поподробнее. Знал бы, что в следующем году случится, пошел бы в оракулы работать. А так, кроме того, что смута в конце века случится, ничего не помню…
* * *
— Боярин Константин!
Росин не без облегчения понял, что долгое ожидание закончилось. На ведущую к воротам монастыря тропинку тяжело вышли кряжистые, в толстых кожаных куртках моряки с ладьи купца Баженова и несколько охотников, несущие на толстых жердях неошкуренный сосновый ствол в два обхвата толщиной.
— Подъем, мужики! Запаливай фитили! — председатель клуба первым раздул потухший было в замке льняной фитиль. — Смотреть по окнам монастыря! Где шевеление заметите, стреляйте не раздумывая, после чего мушкетоны пулями заряжайте. Все готовы?
Ратники Баженова, впрочем, на его слова особого внимания не обращали, занося хвост бревна поперек ворот и метясь комлем в самую середку. Росин с минуту наблюдал за их стараниями, потом спохватился и принялся шарить стволом по окнам. От тяжести левая рука быстро устала, Костя опустился на колено, поставив левую руку на колено другой ноги. Стало заметно легче. Он смотрел по окнам справа налево, потом назад, по крыше, на колокольню, снова по окнам… Лучник!
Палец руки успел отреагировать даже прежде, чем мозг, мушкетон оглушительно грохнул, и Росин увидел, как справа и слева от окна, в котором померещилось шевеление, жребий выбил из стены каменную пыль. Потом вырвавшееся из ствола облако распухло перед глазами и он принялся перезаряжать ствол, закатив на этот раз в него почти пятидесятиграммовую пулю. Послышалось еще несколько выстрелов, гулкий удар. Сквозь рассеявшийся пороховой дым стали видны ратники, отступающие для нового таранного разбега, совершенно невредимые ворота и одинокий охотник, скрючившийся на ковре из подорожников со стрелой в животе.
Сбоку грохнул мушкетон, еще один. Послышались радостные крики. Ратники снова побежали вперед, комель сосны гулко врезался в ворота: бум-м! Но створки даже не дрогнули.
— Юля, ты где?! — закричал Росин, крутя головой, и увидел, как возле кустарника с другой стороны площади ему помахали рукой. — Ты с Варламом?! Прикройте! По окнам смотрите.