Пленитель подвел свою жертву к постели, откинул край одеяла, помог ей лечь, опустился рядом в кресло.
— Ой, холодно, — поежилась певица, утопая в принесенных с какого-то уличного амбара, а потому насквозь простывших перьях.
— Сейчас будет тепло, — пообещал священник. — Если хочешь, вино тоже можно подогреть.
Инга промолчала. Попав из пыточной камеры на мягкие перины, просить чего-то еще она не рисковала — как бы не попасть обратно. В комнату забежал полуголый помощник палача, неся в руках поднос с кувшином вина и двумя кубками:
— Курица будет готова через час, господин епископ, — сообщил слуга, ставя поднос на столик.
Господин епископ молча кивнул, потом наполнил медные бокалы, протянул один пленнице, второй взял себе в руки и откинулся на высокую спинку. В этот миг он забыл обо всем окружающем, вдыхая терпкий, чуть пряный аромат, слегка подогревая вино руками, делая этот аромат яснее, человечнее. Затем поднес кубок к губам и совершил, словно ритуал, один маленький, тщательно отмеренный глоток. Позволил напитку разойтись по рту, прикоснуться к языку, зубам, к небу, отдать свою терпкость и тепло накопленного солнца. Потом разрешил проскользнуть в горло.
Рядом звякнул металл. Хозяин замка вздрогнул, приоткрыл глаз: девушка поставила уже опустевший кубок на поднос. Он осуждающе покачал головой, долил его снова, а потом вновь вернулся к наслаждению вкусом.
Курицу принес служка — на одном большом блюде, запеченную целиком, покрытую румяной корочкой и сверкающую от налитого сверху жира. Инга, сев в постели, восторженно захлопала в ладоши. Мальчишка, повинуясь жесту господина, поставил блюдо перед ней, прямо на одеяло, и отступил. Сглотнув слюну, изголодавшаяся девушка моментально принялась выкручивать птичьи ноги и впилась в горячую плоть крепкими зубами.
Хозяин замка внимательно наблюдал за этим зрелищем, сдерживая улыбку, и когда насытившаяся пленница довольно откинулась на подушке, протянул ей свой платок для вытирания рук.
— А теперь пой.
— Как? — растерялась Инга. — Ну не могу же я так, сразу? Мне хотя бы вымыться надо! У меня волосы как пакля, свалялись все. От тела разит.
— Ты сказала, что хочешь постель, вина и жареную курицу. Ты это получила. Теперь выполняй свое обещание и пой.
— Сперва я хочу принять ванну, — капризно надула губы выпускница Гнесинки.
Хозяин широко улыбнулся, поднял ее руку с одеяла и удивленно вскинул брови:
— Ой, а что это за потертость? Здесь, у запястья?
Инга испуганно отдернула руку — не понять намек было трудно, и у нее по спине сразу побежали мурашки. Она набрала воздуха и без подготовки запела профессионально поставленным голосом:
Мы шли под грохот канонады,
Мы смерти смотрели в лицо!
Вперед продвигались отряды,
Спартаковцев — смелых бойцов!
Средь нас был юный барабанщик,
В атаку он шел впереди,
С веселым другом барабаном,
С огнем большевистским в груди!
Епископ громко расхохотался:
— Обманула! И песню спела, и слушать нечего! Хотя, с твоим голосом даже марши хороши. Пусть будет так… Значит, теперь ты просишь ванну? Посмотрим, чем станешь платить за нее, — он покрутил головой: — Колокольчика нет. Позови служку сама.
— Служка! — оглушительно пропела Инга, и спустя несколько минут перепуганный мальчишка влетел в комнату. Девушка потянулась и сообщила: — Я хочу принять ванну.
— Чего? — не понял маленький слуга.
— Вымыться я хочу.
— Вам полить на руки, госпожа? — в том, что лежащая в постели правителя здешних земель женщина отныне является госпожой, он не сомневался.
— Я хочу помыться целиком.
Служка перевел вопросительный взгляд на хозяина замка.
— Возьмите самую большую бадью, — стал пояснять священник, у которого желание омыть тело удивления отнюдь не вызвало, — поставьте ее в малом зале перед камином. Согрейте воды, наполните примерно до половины, оставьте рядом еще примерно столько же воды для обливания.
Однако предвкушающей полную пышной пены емкость Инге пришлось испытать немалое разочарование: здесь никто не знал не только о шампуне или пенке для ванн — ни у кого не имелось даже кусочка хозяйственного мыла за двадцать девять копеек. Пришлось просто отмачивать покрывшееся за время трудного пути серой коркой тело в горячей воде, а потом долго выполаскивать волосы.
— Ну, ты получила то, что хотела, Инга? — поинтересовался хозяин.
— Откуда вы знаете мое имя? — вскинулась девушка.
— Тогда пой.
— Мне нужно выбраться отсюда, — шлепнула девушка ладонями по заметно потемневшей воде.
— Выбирайся.
— А где моя одежда?
— Об этом мы не договаривались, — покачал головой епископ.
— Но не могу же я расхаживать голой?
Священник промолчал.
— Вода остыла, я мерзну.
Молчание.
Где-то на белом свете,
Там где всегда мороз,
Трутся спиной медведи
О земную ось!
— тоскливым голосом запела Инга.
Выслушав песню до конца, господин епископ позвонил в колокольчик, и приказал принести еще два кувшина кипятка. Потом самолично вылил их в бадью. Инга с наслаждением опустилась в воду по плечи.
— Ну?
У самого синего моря
Со мною ты рядом, со мною…
— послушно запела девушка.
Потом опять плеснулась:
— Мне что, теперь жить в этой бочке? — недовольно поинтересовалась она. — Ну да, порвали вы мой сарафан. Что, другого платья не найти?
Некоторое время она упрямо — и молча — сидела в своей емкости, но когда вода совершенно остыла, сдалась, с демонстративной откровенностью вылезла наружу и подошла к камину, подставив тело огненному жару. Когда вода немного пообсохла, на плечи неожиданно лег мягкий мех.
— Это мой плащ, — тихо сообщил священник. — Извини, но в замке действительно нет никакой женской одежды.
— Спасибо, — закуталась девушка в мех.
— Послушай меня, Инга. Давай не станем больше торговаться? Это совсем не то, что нужно. Спой мне просто так. Спой, ты даже не представляешь, сколько веков я не слышал человеческого голоса. Хотя нет: такого голоса я не слышал вообще никогда.
— Ноги мерзнут, — пожаловалась пленница,
— Иди в кресло, — дерптский епископ скинул дублет, оставшись в белоснежной рубашке, расстелил его на пол.
— Я знаю арии из нескольких опер, — длинный плащ оставлял снаружи только самые ступни, и мокрые после купания волосы. — Вы любите классику?