Должна остаться живой - читать онлайн книгу. Автор: Людмила Никольская cтр.№ 28

— Скажи, зачем они тебе? Ты же не девчонка. Отдай их мне. Видишь, какие у меня огрызки. Я бы их красиво поднимала и ещё красивее опускала. А у тебя они зря пропадают. Ну, скажи…

У Толи не выходила задачка по геометрии. Он морщился, кусал губы, взглянул на Майю непонимающе:

— Отстань! Вот привязалась, невеста без места.

Бесчувствие к её горю возмутило Майю, и она не нашла ничего умнее, как бросить в брата огрызком яблока. Огрызок попал в его умно наморщенный лоб и свалился на тетрадку с нерешённой задачкой. Толя разъярился, погнался за Майей, убегавшей от него со всех своих коротеньких ног.

Они бегали вокруг длинного стола, и Майя так ловко увёртывалась, что брат долго не мог её догнать. Уже свалились на пол учебник геометрии с тетрадкой, тарелка с яблоками, угрожающе ёрзала клеёнка, намереваясь тоже съехать на пол, когда Толя ухватил её за косичку.

Косички у неё были толстые, но короткие. Но даже самым невзрачным девчонкам неприятно, когда их больно дёргают. А Толя ещё и щёлкнул по носу. И тоже сильно. Майин нос сразу стал толстым и красным, как перезрелый помидор.

Майя вспоминала те прекрасные яблоки и вздыхала.

Толя по-прежнему не обращал на неё никакого внимания.

Подошла мама, тронула за плечо Майю.

— Где ты целый день болталась?

Майя вспомнила мамину записку.

Наталья Васильевна потрясла её за плечо.

— Уснула? Отвечай, где пропадала целый день. Разве можно в твоём возрасте бегать целыми днями по тёмным улицам блокадного города? Записку читала? Или так и не появлялась до сего времени?

— Я появлялась. А сейчас я была у Эмилии Христофоровны. Ходила ей за пшеничкой, а она уже вся кончилась.

— Я запрещаю уходить без спросу. Поняла? Долго ли до беды. В кромешной темноте люди лбами сталкиваются. А если нелюдь…

— Что ты, военные ходят с фонариками! И ещё на пальто некоторые прикрепляют светящиеся бляшки. Как светляки. Вот бы мне такой самогорящий! А патруль с автоматами ходит…

— От патруля нелюдь в подворотнях укроется. Забыла про сквозные дворы и глухие парадные? И на улице опасно. Дежурная говорила, женщину убило три недели назад. Вышла она свою булочную закрывать, а тут… снаряд. Убило. Он на другой стороне улицы разорвался, а её достал осколок. Дома ребёнок остался. Кажется, из сорок восьмой квартиры.

Дремота соскочила с Майи.

— Из какой квартиры, мамочка?

— Тебе что?

— Из какой квартиры?

— Из сорок восьмой. А может быть, я не дослушала.

— Как убило?

— Как убивают. Сверху бомба свалится, снаряд невесть откуда прилетит. Сказано, не ходить понапрасну, поняла? — рассердилась Наталья Васильевна. — И ходи по стороне неопасной. Если воздушная тревога, а нас с Толей дома нет — беги в бомбоубежище. Поняла?

— Сейчас перестали ходить в бомбоубежище. Все говорят, лучше погибнуть от фугаски, чем от голода.

— Это ещё что за настроение?

Мама потрогала лоб Майи, заглянула в её всполошённые глаза. Заговорил Толя:

— У нас ночью на посту Мишка Виленский умер. Думали, у него простой голодный обморок, а он — умер. Ему исполнилось семнадцать. Борька Окунев ходил проситься на фронт. Всеобуч — это ерунда. Кому мы здесь нужны? Сидеть ждать голодной смерти. На фронте фашистов бьют, а не пустые дома охраняют. И склады, где и мыши делать нечего.

— Господи, теперь этот начал! Что вы хотите от меня? Чтобы я с ума сошла? — сказала Наталья Васильевна горько. — Тебе нет восемнадцати, перетерпим зиму, а весной прогонят фашистов от города. Ты помнишь, сынок, что папа говорил? Кто будет о нас заботиться, если и ты уйдёшь? Пожалей меня, сынок! Я на фронт уже двоих проводила…

— Не могу сидеть и ждать голодной смерти, мама. Ты понимаешь? Ты знаешь, что творится в городе. Собак, кошек переели, к людям подбираются. У одного нашего парня отец в подвал пошёл, крысу хотел поймать…

— Крысу? — перебила Майя.

Наталья Васильевна перекрестилась.

— А потом его с обгрызенными руками и лицом самого вытащили.

Толя умолк, задумался.

— Я не могу всех своих мужчин провожать на фронт, — снова начала Наталья Васильевна. — Вырастет у тебя сын, узнаешь, каково это. Я перестала понимать, сынок. И ещё эта ослушница где-то бегает по ночам.

— Ночью я сплю, — уточнила Майя.

— Знаю, сынок, мало у меня еды. Я всё делаю. Я всё продаю. Самое лучшее не жалею. Господи, какой негодяй придумал одну норму хлеба старушкам и подросткам. Разве это равные категории? Лишают страну будущего. Или начальству до нас никакого дела нет. Вон какие гладкие. Вы видите, я выменяла сегодня две луковицы, правда немного подмороженные, кусочек конины принесла. А на прошлой неделе — хлеба солдатского.

— Нашим солдатам такой не дают хлеб. Я у ребят спрашивал. Это ты отцовской шапкой облагодетельствовала какую-то сволочь. Или недобитка, прихвостня фашистского. Ты не запомнила человека?

— Я была так рада, что и сказать ничего не смогла. Да разве запоминаешь, кому что продаёшь? Конечно, этот негодяй не голодает. Морда сытая, наглая, хотя и скромно опущены глаза. Кончится война, и вернётся наш папа. А мне лишь бы вас сохранить…

— И часы дедушкины променяла? А дедушка их мне оставил.

— Толенька, из чего же я лепёшки пеку?

Майя глядела и думала о Мишке Виленском. Тощий очкарик, член учкома, он всегда куда-то спешил. Очки у него то и дело съезжали с тощего носа. Надо же, взял и умер! Молодой, не убили ни снарядом, ни бомбой. Страшно жить. А Толя маму переупрямит, уйдёт на фронт. А часы дедушкины жаль, папа так гордился ими. А брелок у часов из золотистого камня, весь он искрился, особенно на солнце. Променять за неполную тарелку муки! В сорок восьмую квартиру надо сходить. И ещё в восемнадцатую. Как отдавать карточку, если она к ней стала привыкать? Но тогда кто она будет? Как та толстуха, укравшая сумочку. Какие крысы на человека напали? Разве так бывает?

Вкусно запахло лепёшками. Булькало что-то в кастрюльке. Наверное, варятся хряповые щи. Хряпа давно выручает их. Мама варит её, но и сырой её жуют, хотя она горькая и жёсткая. Она нужна как единственный источник витаминов.

Майя помнила, как она упрямилась, ни за что не хотела ехать за хряпой. Её на пригородных полях ещё было много.

Она отлично помнит тот осенний день и громадное капустное поле на Средней Рогатке. В тот день с утра было неспокойно. Но горожане упрямо собирали в мешки хряпу, топором рубили мёрзлые кочерыжки. Где-то слышались автоматные очереди, грохот каких-то разрывов, но люди уже ко всему попривыкли и не уходили. Кроме того, началась блокада.

Майя с Натальей Васильевной сначала прислушивались и оглядывались по сторонам. Было страшновато. Особенно осенью. Мёрзлые кочерыжки торчат по всему полю диковинными пеньками вырубленной капустной рощицы. Майе трудно рубить топориком эти пеньки. Она отдирает от мёрзлой земли капустные листья, тёмные и продрогшие, помогая себе тупым широким ножом. Грубые толстые листья то и дело хрупают и ломаются, если к ним неловко подступиться.