Бланк ничем не был обязан Нойбауэру. Он знал это, точно так же как и Нойбауэр. Однако перед тлевшей грудой развалин вдруг стали плавиться старые понятия. Все утрачивало свою стабильность. Необходимо было позаботиться о будущем. Нойбауэру это казалось безумием, но кто знает, а вдруг такой вот еврей и пригодится в один прекрасный день. Он достал из кармана пачку «Дойче вахт».
— Вот возьмите, Бланк. Хороший табак. Тогда это была суровая необходимость. Никогда не забывайте, как я вас защитил.
Бланк был некурящим. Ему потребовались годы, чтобы после веберовских экспериментов с зажженными сигаретами не впадать в истерику от табачного запаха. Но он не посмел отказаться.
— Огромное спасибо. Вы очень любезны, господин оберштурмбаннфюрер.
Он осторожно отошел назад, держа сигару в парализованной руке. Нойбауэр огляделся. Никто не видел, что он разговаривал с евреем. Так оно и лучше. Он сразу же забыл о Бланке и стал считать. Потом засопел. Запах горелого усиливался. Он быстро перешел на другую сторону. Там горел модный салон. Он побежал назад и стал звать: «Бланк! Бланк!» — а когда никто не ответил, стал кричать: «Пожар! Пожар!»
Никто не откликнулся. Город горел во многих местах, и пожарные уже давно не могли поспеть на новые вызовы. Нойбауэр снова побежал к модным витринам. Он вбежал в помещение, подхватил рулон с какой-то тканью и потащил его за дверь. Во второй раз пробраться он уже не смог. Платье с кружевами, которое он еще успел схватить, загорелось у него прямо в руках. Огонь извивался на тканях и одежде. Он сам не без труда выбрался наружу.
В бессильной злобе Нойбауэр наблюдал за огнем с другой стороны улицы. Огонь вспыхивал на манекенах, пробегал по ним, сжирал одежды. И вдруг, расплавившись, манекены стали гореть, что знаменовало новую для них жизнь. Они извивались и вздымались. Руки подымались и изгибались — это был настоящий восковой ад. Потом все потонуло в огне, как трупы в крематории.
Нойбауэр все дальше отходил от пламени, пока не наткнулся на Будду. Не глядя, он сел на него, но тут же вскочил: не заметил, что головное убранство святого представляло собой бронзовое острие. В ярости он уставился на лежавший у него в ногах рулон, который успел вытащить из огня. Это была светло-голубая ткань с узорами в виде летящих птиц. Он поставил на рулон свой сапог. «Черт возьми! К чему все это!» Он оттащил рулон обратно и швырнул его в огонь. Гори все ярким пламенем! Тяжело ступая, он пошел прочь. Он не желал все это больше видеть! Бог отвернулся от немцев…
Из-за кучи мусора на противоположной улице медленно показалось бледное лицо. Йозеф Бланк наблюдал за Нойбауэром. И впервые за многие годы улыбался. Улыбался, кроша сигару пальцами парализованной руки.
XVI
Во дворе крематория снова выстроилось восемь человек. У всех были красные значки политических заключенных. Бергер не был знаком ни с одним из них, но теперь он знал их судьбу.
Специально выделенный дежурный Дрейер уже находился на своем месте в подвале. Он отсутствовал целых три дня. Это не позволило Бергеру осуществить задуманное. Сегодня отговорки больше нет, значит, надо рисковать.
— Начинай прямо здесь, — угрюмо проговорил Дрейер. — Иначе нам не справиться. В последнее время они у вас мрут, как мухи.
Прогрохотали сверху вниз первые мертвецы. Трое заключенных раздели их и рассортировали вещи. Бергер проверил зубы; потом трое погрузили мертвецов в лифт.
Полчаса спустя явился Шульте. Он выглядел посвежевшим и выспавшимся, однако не переставая зевал. Дрейер писал, а Шульте временами поглядывал на него.
Подвал был просторный и хорошо проветрен, но скоро сгустился трупный запах. Его испускали не только голые тела, он притаился даже в одежде. Лавина трупов не убывала; казалось, что она погребла под собой время, и Бергер уже почти не воспринимал, вечер это или всего полдень, когда Шульте, наконец, встал и объявил, что надо идти есть.
Дрейер сложил свои вещи.
— Насколько мы обгоняем обслуживающих печи крематория?
— На двадцать две минуты.
— Хорошо. Обеденный перерыв. Скажи-ка работающим наверху, чтобы перестали бросать трупы, пока я не вернусь.
Трое других узников сразу вышли наружу. Бергер подготовил еще одного мертвеца.
— Давай! Вперед! — пробурчал Дрейер. Прыщик на его верхней губе превратился в болезненный фурункул.
Бергер выпрямился.
— Мы забыли тут зарегистрировать этого.
— Что?
— Мы забыли зарегистрировать этого как умершего.
— Чушь собачья! Мы всех записали.
— Это не так. — Бергер изо всех сил старался не повышать голос. — Мы записали на одного человека меньше.
— Слушай! — взорвался Дрейер. — Ты с ума сошел? Это что еще за болтовня?
— Нам надо включить в список еще одного.
— Вот как? — Дрейер раздраженно посмотрел на Бергера. — А чего ради делать это должны мы?
— Чтобы в списке был полный ажур.
— Какое тебе дело до моего списка?
— Другие списки меня не волнуют. Только этот.
— Другие? Какие еще другие, ты, скелет?
— В которых актируются золотые вещи. Дрейер на миг задумался.
— Ну, что все это значит? — спросил он. Бергер перевел дыхание.
— Это значит, меня нисколько не волнует, все ли в порядке в этих списках по учету золотых вещей.
Дрейер хотел изобразить какой-то жест, но сдержался.
— В них все в порядке, — проговорил он с угрозой голосе.
— Может быть. А может, и нет. Чтобы выяснить, достаточно их просто сравнить.
— Сравнить? С чем?
— С моими списками. Я их веду с тех пор, как здесь работаю. Так, осторожности ради.
— Смотри-ка! Ведешь список, ты, проныра. И ты считаешь, тебе скорее поверят, чем мне?
— Думаю, что да. Я ведь с этих списков ничего не имею.
Дрейер осмотрел Бергера с головы до ног, словно видел его первый раз в жизни.
— Значит, ничего не имеешь? Я в это не верю. А чтобы это мне преподнести, ты выбрал подходящий момент здесь, в подвале, так, что ли? Один на один — вот, в чем твоя ошибка, мыслитель! — Он ухмыльнулся. Фурункул давал о себе знать. Ухмылка напоминала злую собаку, оскалившую зубы. — Может, ты еще знаешь, что сейчас удерживает меня от того, чтобы слегка начистить твою тупую морду и положить твой трупик рядом с другими? Или прищемить тебе дыхательное горло? И тогда ты сам окажешься тем, кого недостает в твоем списке. Никаких объяснений здесь не потребуется. Мы ведь с тобой одни. Просто свалился. Стало плохо с сердцем. Одним больше или меньше — особой роли здесь не играет. Проверять никто не станет. Уж тебя-то я оприходую, можешь не сомневаться.
Дрейер подошел ближе. Он был на шестьдесят фунтов тяжелее Бергера. Даже с щипцами в руке Бергер не имел ни малейшего шанса. Он сделал шаг назад и споткнулся о мертвеца, лежавшего сзади него. Дрейер схватил Бергера за руку и вывернул ему запястье. Щипцы выпали у него из рук.