День гнева - читать онлайн книгу. Автор: Мэри Стюарт cтр.№ 42

Кей внимательно оглядел их всех.

— Разумеется, были и заклятья, к таким средствам она прибегала не раз, но в конечном итоге это было хладнокровное отравленье. Установлено, что это правда. — Подумав немного, сенешаль доброжелательно добавил: — Нет смысла обсуждать это снова и снова до тех пор, пока вы не увидитесь с королем. Что вы можете знать о прошлых делах? В вашем дальнем королевстве вас приучали видеть в Мерлине врага и, быть может, в Верховном короле тоже… — Он помолчал, глядя на мальчиков, те словно воды в рот набрали. — Да, вижу, так оно и было. Что ж, до тех пор, пока король не переговорит с Мерлином и королевой Моргаузой, нам лучше оставить эти разговоры. Она может считать, что ей повезло, поскольку Мерлин все же не мертв. А что до вас, то вам следует удовлетвориться завереньями короля в том, что вас он не тронет. Нужно еще многое уладить, свести много старых счетов, о которых вам ничего не известно. Поверьте мне. король — человек справедливый, а совет Мерлина всегда мудр и суров лишь тогда, когда потребна суровость.

Как только сенешаль оставил принцев одних, мальчики разразились гневными возгласами, и речи их были полны возмущенья и домыслов. Мордреду, тихонько слушавшему, сидя на своем тюфяке, казалось, что возмущались они не столько из-за матери, сколько из-за себя самих. Это было дело семейной гордости. Никому из них не хотелось вновь попасть под крыло к Моргаузе. Эта новая свобода, новый для них мир мужчин и мужских занятий подходил всем им, даже Гарет, которому на Оркнеях грозила опасность стать женоподобным и изнеженным, теперь закалялся, становясь мужчиной и поистине одним из оркнейского клана. Как и все остальные, он, однако, не видел причин, почему принц должен останавливаться перед убийством, если оно способствует его планам.

Мордред молчал, и остальной четверке это вовсе не казалось странным. В конце концов, какие у бастарда права на королеву? Но Мордред их даже не слышал. Он словно вернулся назад во тьму, пропитанную дымом и запахом рыбы, пронизанную испуганным шепотом: “Мерлин мертв. Во дворце закатили пир”, — а потом: — “пришло известье”. И слова королевы в ее ведьмовском подземелье, где по стенам расставлены были снадобья и травы, где витали сладкий аромат и неуловимые испаренья зла, и ее губы, прижавшиеся к его рту.

Он стряхнул с себя эти воспоминанья. Выходит, Моргауза отравила чародея. Она отбыла на север, зная, что семя смерти уже посеяно. И что теперь? Старик был ее врагом, он был его, Мордреда, врагом. А теперь этот враг жив и вместе со всеми остальными — двором, челядью, Артуром и его Соратниками — на Рождество будет в Каэрлеоне.

Каэрлеон, Город Легионов, ни в чем не походил на Камелот. Римляне возвели здесь мощную крепость над рекой, которую называли Иска Силурум. Эта крепость, стратегически расположенная в месте слияния реки с одним из ее притоков, была сперва отчасти восстановлена Амброзием, а затем расширена до исходных своих размеров уже при Артуре. За стенами ее вырос город с рыночной площадью, христианской церковью и дворцом возле римского моста, который — залатанный тут и там, с новыми столбами под факелы — перекрывал всю реку.

Король и большая часть его двора разместились во дворце за крепостными стенами. Однако многие из его рыцарей квартировали в крепости; там же поначалу поселили и оркнейских принцев. Покои их все еще находились отдельно, прислуживали им, помимо челяди с Оркнейских островов, слуги Артура. Габран, к явному его неудовольствию, в силу обстоятельств остался с мальчиками; разумеется, не могло быть и речи о том, чтобы ему позволили последовать за Моргаузой в Эймсбери. Гавейн, которого все еще терзал мучительный стыд за позор матери и не менее мучительная сыновняя ревность, не упускал ни единого случая показать любовнику королевы, что теперь он утратил всякий вес и положенье. Гахерис следовал его примеру, но, как это было у него в обычае, более открыто, приправляя презренье к потерявшему свое место любовнику матери, где возможно, оскорбленьями. Оставшиеся двое, вероятно, не столь осведомленные о любовных капризах Моргаузы, не замечали его вовсе. Мысли Мордреда были заняты другим.

Но дни шли, и ничего не происходило. Если Мерлин, восстав из мертвых, действительно намеревался побудить Артура к мести Моргаузе и ее семье, он с этим не спешил. Старик, ослабевший после своих злоключений в минувшие лето и осень, по большей части не покидал отведенных ему покоев во дворце короля. Артур часами просиживал у его ложа; было известно, что Мерлин поднимался со своего одра, чтобы раз или два явиться на заседанье тайного совета, но оркнейским принцам ни разу не довелось встретиться с чародеем.

Поговаривали, сам Мерлин отсоветовал королю устраивать празднества в честь своего возвращенья. Не было ни публичного оглашенья, ни церемонии воссоединенья. По мере того как шло время, люди стали свыкаться с тем, что чародей вновь ходит среди них, словно “смерть” кузена и главного советчика короля, и охвативший всю страну траур был еще одним проявленьем привычки чародея появляться и исчезать, когда ему вздумается. Они всегда знали, говорили, мудро кивая, завсегдатаи таверн, что великий чародей умереть не может. А если он предпочел лежать в подобном смерти трансе, в то время как дух его витал по чертогам умерших, то что ж, он вернулся назад, наделенный большими, чем когда-либо, мудростью и волшебной силой. Вскоре он вновь вернется в свой полый холм, в священный Брин Мирддин, где пребудет вечно, быть может, временами невидимый, но могучий и готовый прийти на помощь тем, у кого возникнет в нем нужда.

Тем временем, если Артур все же выкроил время, чтобы поговорить с чародеем о судьбе оркнейских принцев — о том, что Мордред среди них самый важный, мальчики, разумеется, не догадывались, — то ни слуги, ни придворные ничего не ведали. Правда заключалась в том, что Артур, не чувствуя на сей раз твердой почвы под ногами, медлил. Но вскоре его подтолкнул к действию, вовсе о том не помышляя, сам Мордред.

Дело было вечером незадолго до Рождества. Весь день мело, и пурга помешала принцам выехать на прогулку верхом или поразмяться на оружии. С приближеньем празднеств — Рождества и дня рожденья короля — никто не потрудился преподать им обычные уроки, и потому все пятеро провели день, праздно слоняясь по большому покою, где спали в компании нескольких слуг. Они объелись, выпили больше привычного крепкой валлийской медовухи, приправленной пряностями, поссорились, подрались и наконец притихли, увлекшись игрой, которая довольно давно уже шла в дальнем углу комнаты. Шел последний кон, и за плечами игроков собралась толпа зрителей, предлагая советы и время от времени разражаясь поощрительными возгласами. Играли Габран и один из каэрлеонцев, которого звали Ллир.

Время было позднее, масло в лампах почти догорело и потому светили они тускло. Очаг лениво чадил, холодный сквозняк от окна намел небольшой нанос снега на полу, чего, впрочем, никто не замечал.

Гремели и катились кости, стучали и щелкали игорные фишки. Прошлые игры тянулись спокойно и ровно, и в зависимости от того, кому улыбалась удача, от игрока к игроку перемещались по столу горки монет. Понемногу эти горки выросли до пригоршней. Среди меди в них появилось серебро, но проблескивало и золото. Постепенно зрители умолкли; не до шуток и не до советов, когда столь многое поставлено на кон. Зачарованные игрой, мальчики придвинулись ближе. Гавейн, позабыв о своей враждебности, заглядывал Габрану через плечо. Братья его были так же захвачены игрой, как и он. Игра переросла в состязание оркнейцев против всех остальных, и на сей раз даже Гахерис стал на сторону Габрана. Мордред, сам по натуре не игрок, стоял по другую сторону стола, волею случая оказавшись в лагере противника, и равнодушно взирал на происходящее.