День гнева - читать онлайн книгу. Автор: Мэри Стюарт cтр.№ 22

— Что ж, теперь ей уже известно, — промолвил Гавейн. — Пойдем, поспеши же. — И мальчики припустили рысцой вслед за гонцом и его новообретенной свитой.

Письмо, привезенное гонцом, было от сестры королевы, Морганы, королевы Регеда.

Обе дамы никогда не питали особой любви друг к другу, однако их связывали узы много более сильные, чем любовь, — ненависть к их брату, королю Артуру. Моргауза ненавидела его потому, что знала, какие страх и отвращенье испытывает Артур к самому воспоминанью о том грехе, на который она толкнула его; Моргана же ненавидела его потому, что, хотя и была сама замужем за могущественным и воинственным королем Урбгеном, желала себе супруга моложе, чем он, годами и королевства побольше, чем Регед. В человеческой природе — без вины ненавидеть того невинного, кого мы тщимся уничтожить, и дабы получить желаемое — Моргана готова была предать и супруга, и брата.

О первом из этих желаний она и писала сестре: “Помнишь ты Акколона? Я его заполучила. Он готов умереть за меня. Возможно, до этого дойдет, случись по несчастной судьбе узнать о моих планах Артуру или этому дьяволу Мерлину. Но будь покойна, сестра, из достоверных рук я получила известие, что чародей болен. Да будет тебе известно, что он взял в дом ученицу, дочь Дионаса с Речных островов, которая была до того жрицей в общине Дев Озера на Инис Витрине. А теперь говорят, что он взял ее и в наложницы и что она, пользуясь его слабостью, силится научиться у него его колдовству и уже на полпути к тому, чтобы украсть всю его силу, высосать его досуха, а затем, верно, бросить, навеки связав заклинаньем. Знаю, что молва говорит, дескать, чародеи не умирают, но если рассказ сей правдив, то, как только Мерлин лишится силы и на его месте останется одна лишь девчонка Нимуэ, кто помешает нам, истинным колдуньям, забрать всю силу себе?”

Моргауза, читавшая письмо у высокого окна, презрительно и раздраженно скривила губы. “Нам, истинным колдуньям”. Да что возомнила о себе эта дуреха, если она думает, что сумеет постичь хотя бы толику ее, Моргаузы, искусства. Моргаузу, наставлявшую когда-то свою сводную сестру в ее первых шагах на стезе колдовства, никто и ничто не заставило бы признаться даже себе самой в том, что Моргана с ее одаренностью к волшебству давно уже превзошла Оркнейскую ведьму с ее приворотными зельями и ядовитыми заклятьями, и превзошла настолько, насколько Мерлин в расцвете своих сил превосходил их обеих.

Более в письме почти ничего не было. “В остальном, — писала Моргана, — в стране спокойно, а это, боюсь, означает, что господин мой Урбген вскоре вернется домой на зиму. Поговаривают о том, что Артур намерен отправиться в Малую Британию — с миром и для того, чтобы посетить Хоеля. Пока же он остается в Камелоте, предаваясь супружескому блаженству, хотя до сих пор никаких признаков наследника не видно”.

Вот это вызвало у Моргаузы довольную улыбку. Выходит, Богиня вняла ее мольбам и призывам и приняла ее жертвы. Слухи оказались правдивы. Королева Гвиневера бесплодна, а потому Верховный король, отказывающийся отослать ее от себя, останется без наследника. Королева-ведьма выглянула в окно. Вот он, тот, кто, как считалось, утонул столько лет назад. Он стоял на ровном травянистом поле за стенами, там, где раб золотых дел мастера разбил шатер и установил небольшую — на один тигель — печурку своего хозяина, а сам старик, раскладывавший орудия своего ремесла, болтал с мальчиками.

Моргауза внезапно отвернулась от окна. На ее зов в покой прибежал паж.

— Тот человек под стенами, это ювелир? Прибыл только что из Уэльса? Понятно. Передай ему, пусть принесет мне кое-что из своих безделушек. Если он умел, здесь для него найдется немало работы и поселят его во дворце. Но работа должна быть тонкой, достойной двора королевы. Передай ему это, иначе пусть он меня не беспокоит.

Мальчик убежал. Взгляд королевы, сидевшей у окна с письмом на коленях, скользнул к дальним болотам и дальше за зеленый горизонт, где небо отражало бесконечный блеск моря, и Моргауза улыбнулась. Перед ее внутренним взором вновь предстало видение, явившееся ей ночью и облаченное в сиянье кристалла: высокие башни Камелота, и она сама шествует по городу, сопровождаемая сыновьями, чтобы поднести Артуру богатые дары, которые откроют ей дорогу к милостям и власти. А самый богатый из всех даров стоит здесь же под окном: Мордред, сын Верховного короля.

Хотя пока ведомо это было одной лишь королеве, то было последнее лето мальчиков на островах, и это лето стояло чудесное. Солнце сияло, теплые ветры дули вполсилы, охота и рыбалка приносили добрый улов и добычу. Мальчики дни проводили на вольном воздухе. Уже не первый месяц под начальством Мордреда они стали выходить в море. Жители островов обычно не делали такого развлечения ради, поскольку теченья у Оркнеев, где встречались воды двух великих морей, были опасны и переменчивы. Поначалу Гахерис страдал морской болезнью, но стыдился показать, что дает взять над собой верх “рыбацкому отродью”, а потому настаивал на участии в каждой из морских вылазок и вскоре стал вполне сносным мореходом. Остальные трое чувствовали себя под парусом словно чайки на вершине водных гребней, и “настоящие принцы” прониклись новым уважением к старшему юноше, когда увидели, как хорошо и с какой уверенностью он правит лодкой в этих бурных водах. Впрочем, верно и то, что его уменьям не суждено было быть испытанными в бурю; королевиному снисхожденью настал бы скорый конец, доложи ей кто о признаках истинной угрозы. А потому все пятеро помалкивали о своих приключеньях и продолжали без попреков и нагоняев исследовать побережье. Если советники Моргаузы лучше нее знали, какому риску подвергают себя те, кто решился выйти в море даже по летней погоде, то и они держали рты на замке; недалек тот час, когда Гавейн станет здесь королем, и его милости уже искали многие. На деле Моргауза проявляла мало интереса ко всему, что лежало за стенами ее дворца. “Ведьмы воды не любят”, — говорил Гарет, нимало не подозревая, что значат эти слова. Если уж на то пошло, то принцы, пожалуй, гордились тем, что об их матери идет слава ведьмы.

Отчасти это проявилось уже тем самым напоенным солнцем летом. Золотых дел мастера Бельтана и его раба Кассо поселили в одной из примыкавших к самому дворцу построек, и что ни день их можно было видеть за работой в главном внутреннем дворе. На все то была воля королевы: она дала им серебро и небольшой запас драгоценных камней, вывезенных много лет назад из Дунпельдира, и приказала изготовить подвески и наручья и другие драгоценности, “достойные короля”. Зачем это делалось, она не сказала никому, но по дворцу ходили слухи о том, что в видении ей привиделись драгоценные вещицы, и вот теперь появились златокузнецы — волею ли случая или колдовства, кто знает? — чтобы облечь в плоть эту мечту.

И действительно, вещицы из их рук выходили драгоценные. Старик был превосходным мастером и более того — художником редкого вкуса, учившимся, как не уставал он повторять, у лучших знатоков своего ремесла. Он умел работать и в стиле кельтов, где сплетались в волшебный узор изломанные и одновременно плавные линии, и в стиле, который он перенял, по его словам, у саксов — с эмалями и чернью, и изысканной филигранью, в которой дивно скрещивались и завивались тончайшие металлические нити. Тонкую проработку Бельтан не доверял никому; он был столь близорук, что в повседневной жизни вполне мог считаться слепым, но мелкие работы делал с изумительной точностью. Более простой труд, а также все заготовки он оставлял Кассо, которому также дозволялось браться за починку украшений и за мелкие заказы от местных жителей. Кассо был молчалив столь же, сколь словоохотлив был его хозяин, так что прошло немало времени прежде, чем мальчики, которые по-многу часов проводили у горна, если возле него происходило что-нибудь интересное, обнаружили, что Кассо на самом деле немой. И потому они вопросами засыпали Бельтана, который и говорил, и трудился счастливо и без передышки, но Мордред, наблюдавший почти так же молчаливо, как и раб, приметил, что мало что укрывалось от взора последнего и что Кассо, когда время от времени поднимал с виду неизменно потупленный взгляд, производил впечатление человека намного более быстрого умом, чем его хозяин. Впечатление было мимолетным и вскоре позабылось; принцу некогда было думать о немом рабе, а Мордред в те дни был принцем до мозга костей, принятым в ватагу сводных братьев и — все еще к немалому его недоумению — в милости у королевы.