— Почему ты не ушла?
— Потому что боялась. Боялась всего. Я не могла выйти за дверь квартиры, не проверив три-четыре раза карманы, чтобы убедиться, что ключ при мне. Ключ от двери казался мне тогда самой важной вещью в мире. Моим талисманом. Пока он был со мной, и я могла вернуться в эту темную, затхлую квартиру, я хоть сколько-то ощущала себя человеком. Могла выйти на улицу, сделать какие-то дела, может быть, пойти на работу и несколько часов жарить курятину, только бы ключ лежат в кармане, и я могла, сунув руку в карман, провести по нему пальцем и нащупать твердый контур. Мой мир сжался до размеров двухкомнатной квартиры с кухней, и даже она порой казалась мне слишком большой, не по силам. У меня не осталось ни сил, ни желания трезво обдумать свою ситуацию и принять решение. Для этого нужно по-настоящему собраться, а мне это было не по зубам. К тому же судьба выкинула финт: наступили выходные, появился тот самый приятель Брайса, и — сюрприз, сюрприз! — мы подошли друг другу так, словно дружили сто лет. Я так веселилась! Мы поужинали в ресторане, прокатились на катере вокруг Манхэттена и закончили вечер шампанским в постели, в его номере в отеле «Балтимор». Я чувствовала себя королевой, он так чудесно со мной обращался. Знаешь, я могу понять, почему некоторым женщинам нравится быть девушками по вызову. Если попадешь на кого нужно, с тобой будут обходиться хорошо и уважительно, и если ты не слишком разборчива в том, с кем заниматься сексом, то есть и худшие способы зарабатывать деньги.
— Лили, ты очень разборчива в том, с кем заниматься сексом.
— Именно. Потому-то и остался такой рубец. Думаю, я в любом случае переспала бы с тем человеком, потому что он мне очень понравился, но когда это случилось, я не знала, сплю я с ним потому, что хочу, или потому, что от меня этого ждут… Утром я ушла, пока он еще спал, и подумала: ладно, всё. Я кое-чему научилась, и все обошлось. Но нет. Куда там. В глубине души я знала: не обошлось… По счастью, когда я вернулась в квартиру Брайса. его там не было. Я никогда не совала нос в чужие дела, но в то утро меня отчего-то охватило непреодолимое желание перерыть весь дом сверху донизу. Не знаю почему. Может быть, телепатия. Или, может, я таким странным способом пыталась отомстить своему сожителю: из-за него прошлой ночью кто-то заглянул во все мои потайные места, так что мы будем квиты, если я тоже загляну в тайники Брайса. В его бритвенном приборе лежало двадцать два пакетика героина. Он торговал героином! Если бы нас замели, меня бы, самое меньшее, сочли соучастницей, а этот сукин сын ни разу не обмолвился о том, чем занимается. Героин! Я сама должна была решать, хочу ли я жить на пороховой бочке, пока он разыгрывает из себя Мистера Ловкача, а я даже ни о чем не догадывалась. И тут меня как ударило: значит, я вчера переспала с одним из его клиентов?! Скорее всего, Брайс уже однажды использовал меня таким образом. Я хорошо знала его манеру выменивать то, чего ему хотелось. Но, с другой стороны, хорошо повеселилась, почему же теперь расстраиваюсь? А я расстраивалась. Каким бы милым не показался тот парень, единственная причина, по которой мой старый друг и покровитель свел нас — предложить меня в качестве дополнительной услуги одному из своих хороших клиентов… Я ходила по квартире, шепотом повторяя «чтоб ты сдох, чтоб ты сдох, чтоб ты сдох», и принюхиваясь, словно собака, взявшая след. И, слава богу, потому что в дальнем углу чулана я нашла громадный ком стодолларовых бумажек, засунутый в туристические ботинки, которые Брайс никогда не носил. Без малейших колебаний я взяла десять штук, побросала кое-какие вещи в спортивную сумку, и ушла. Я хотела уйти из этого дома, этой жизни, города, всего… Я села в метро и доехала до одной из последних остановок в Бронксе. Всю дорогу просидела, уставясь в пол. Выйдя из метро, я почти сразу увидела стоянку с подержанными автомобилями, забитую самыми большими машинами, которые я когда-либо видела. «Олдсмобили», «Понтиаки», «Бьюики-Ривьера». Помнится, все они были золотыми, пурпурными, цвета морской волны, словно машины в парке аттракционов. Возможно, мне так только показалось, но автомобили были гигантские. Думаю, в голове у меня все перепуталось… Так или иначе, я в изумлении подошла поближе, просто чтобы рассмотреть их получше, а уже потом отправиться в путь, куда бы я ни ехала. Но тут же из маленького домика на краю площадки выскочил замечательный чернокожий в костюме из акульей кожи и желтом галстуке, словно сказочный персонаж. «Я уверен, — сказал он, — у меня есть то, что вы ищете!» Я поставила сумку на землю и сказала: «Возможно, но что у вас есть дешевле пятисот долларов? Он сложил руки и уставился в небо так, словно в ожидании манны небесной. „Леди, я отвечу на ваш вопрос так: у меня есть машины, на которых можно ездить до, во время и после третьей мировой войны“. Я рассмеялась, я готова была обнять его и купить любую машину, которую он предложит. Вместо этого я сказала, что мне сейчас хреново, как никогда, я дошла до точки. Если я сейчас куплю машину, то такую, которая увезет меня за миллион миль от Нью-Йорка и не сломается, потому что на ремонт у меня денег нет. Он поманил меня, и мы пошли в дальний конец площадки. За большими, как дирижабли, машинами примостился, словно самый мелкий поросенок в выводке, микроавтобус „Опель-Кадетт“ цвета зубной эмали. Продавец сказал, что уступит мне его за триста пятьдесят долларов, хотя машина стоит вдвое дороже. Он лично ее проверил, и, насколько можно судить, она не подведет. „Что это значит? — спросила я. — Ездить-то на ней можно?“ — и продавец ответил: „Колымага, конечно, старовата, но хоть и дребезжит, а из преисподней вывезет“. Доверять мне было больше некому, а он рассмешил меня, когда я больше всего в этом нуждалась, так что я достала деньги, и через полчаса сделка состоялась… Я проехала несколько кварталов, но затормозила у знака выезда на скоростную магистраль — она вела из города. Куда ехать? Может, на север, в Бостон? В Новый Орлеан? В Чикаго? Но если я собираюсь и дальше ехать по этой дороге, вымощенной желтым кирпичом, то надо начать с самого начала, то есть со старого Гленсайда. А потом, хотя мамы уже нет, а дома — тем более, если я действительно собираюсь навсегда покинуть эту часть страны, нужно в последний раз увидеть родные края. Наш дом, места, где я когда-то тусовалась с друзьями, школу. Итак, я наметила первую цель своей поездки — Гленсайд, Пенсильвания… Из Нью-Йорка туда можно добраться за несколько часов, даже если ехать медленно. Я не торопилась. Я не знала, зачем я туда еду. Посмотреть на Гленсайд в последний раз, вдохнуть запахи, снова обрести какую-то цель в жизни… что угодно. В машине было радио, и я всю дорогу ему подпевала. Все вроде бы хорошо. Не так уж плохо путешествовать налегке. Бросить все и поехать. По дороге я играла сама с собой в угадайку, пытаясь вспомнить, что же уложила в сумку. Не так уж много.
— Ты вторая из известных мне женщин, которая убежала от мужчины. Первая сказала, что, когда она открыла сумку, там лежало по большей части нижнее белье.
— Белье, точно! И у меня тоже. А почему девушки-беглянки берут с собой белье? Со мной-то понять несложно — я стремилась снова очиститься. Принять душ, потом надеть свежие трусики и лифчик и испытать огромный физический подъем. Звучит глупо, но после душа, в чистом белье, я всегда чувствую себя обновленной. А мне определенно нужно было обновиться после всего, что произошло за последние недели… Я въехала в Гленсайд около девяти вечера. Первым делом проехала мимо нашего дома, но свет не горел, и у подъезда не было машины. Я здорово расстроилась. Если бы только дом был освещен, как в дни моей юности! Приходишь домой зимой, после тренировки по волейболу, усталая и замерзшая, перевалив через холм возле дома Терезы Шуллер, и вот он — твой дом, освещенный, теплый, над крыльцом желтые лампы, может быть, дым идет из трубы. Мама сидит в гостиной, читает книжку, мы поцелуемся, и она пойдет на кухню, готовить обед, раз все в сборе… Но она умерла, а отец, вероятно, в масонском собрании со своими дружками или с тупой теткой, такой же тусклой и глупой, как и он. Когда я ехала в Гленсайд, то думала, что ничего не жду, — только взгляну на дом и поеду дальше, туда, где проведу остаток жизни. Но вот он, наш дом, темный, меньше, чем мне помнилось, и кусты перед фасадом подстрижены так низко, что совсем потеряли форму. При виде этих приземистых кустов я расплакалась и рванула оттуда, как в гонке за лидером… Я поехала в какой-то бар и не успела просидеть там и четверти часа, как из-под земли вырос Марк Элсен и сказал «привет». Марк был славный парень из нашей школы, есть такие, слегка занудные, но зато всегда от тебя без ума. Большинство из них по окончании школы идут в армию, но, в конце концов, снова оказываются в городке, торгуют бытовой техникой в семейном магазине. В школе я знала, что нравлюсь ему, он подходил поговорить, когда набирался храбрости. На самом деле Марк был приятный и довольно красивый малый, но скучный, как пустая картонная коробка… С другой стороны, кто я такая, чтоб так говорить? Вот она я у стойки, леди и джентльмены, мисс Лили Винсент, в двух шагах от чудес и счастья, — разочарованная неудачница, без пяти минут наркоманка, подстилка, которую подложили наркодилеру… Возможно, не было ничего лучше и ничего хуже, чем налететь в ту ночь именно на Марка. Он пришел в восторг, увидев меня, и был счастлив, что я вернулась домой, и мы повстречались. Я почувствовала себя обожаемой.