Переход Суворова через Гималаи. Чудо-богатыри "попаданца" - читать онлайн книгу. Автор: Герман Романов cтр.№ 21

Хватит того, что русским уже уступили часть Далмации, но такова была плата за помощь фельдмаршала Суворова, выбившего французов из Италии.

— Не думаю, ваше величество, что Гош вмешается! Вряд ли он жаждет усиления России. К тому же воевать сразу по двум направлениям, и на Рейне, и в Альпах, французы сейчас не смогут. У нас есть время, и мы должны его правильно использовать.

Император задумался, откинувшись на мягкую спинку кресла. Пока все складывалось удачно: Англия предоставила для войны с русскими большой заем и пообещала нейтрализовать французскую угрозу. Теперь удара в спину можно было не опасаться.

Все было подготовлено для войны, требовался только повод к ней. Вот тут-то дело застопорилось — эти проклятые поляки совершенно непредсказуемы!

— Ваше величество, я боюсь того, что Костюшко вместо похода за Буг попытается напасть на наш Краков.

— Карл, вы меня удивляете! Поляки, конечно, кичливы и с гонором, но не безумцы же они?! Лишиться нашей помощи в столь ответственный момент? Сделать нас из друзей их врагами и союзниками русских? Нет, такое совершенно невозможно, Карл, поляки не пойдут на Краков, это исключено!

— Я искренне надеюсь на это, ваше величество…

Берлин

— Клянусь!

Александр положил руку на холодный металл, торжественным голосом произнес то, что от него требовалось. Однако в глубине души Царь Московский, старший сын императора Петра Федоровича, взирал на происходившее действо с усмешкой.

Но здесь ничего не поделаешь, уж больно любят тевтоны всякую мистику!

Вот и сейчас, стоя в холодной усыпальнице прусского короля Фридриха Великого, в ночной час, он поступал, как требовала того немецкая сентиментальность. Это же так загадочно — стоять далеко за полночь у гроба и приносить искреннюю клятву в том, что никогда, ни при каких условиях не будет выполнено.

— Брат мой! — негромко промурлыкала стоящая рядом с ним прусская королева Луиза, касаясь своими тонкими пальцами его ладони.

Женщина была очаровательна, спору нет, но и только. За 17 лет супружеской жизни с испанской инфантой Александр почти полностью потерял свою немецкую составляющую, данную от крови матери и отца. Его родители никогда не были германцами, более ярых патриотов России и истинно русских людей он не встречал в своей жизни, хотя объездил всю империю от Константинополя и Москвы до Иркутска и Калифорнии.

— Брат мой! Надеюсь, когда вы станете императором Всероссийским, то обратите свой благосклонный взор на мое несчастное королевство!

— Клянусь в этом, брат мой! — самым проникновенным голосом ответил Александр и порывисто обнял прусского монарха Фридриха Вильгельма, прижав того к своей груди. И поверх плеча склонившегося перед ним короля кинул свой пылающий страстью взор на прекрасную Луизу — та зарделась, чуть пожала обнаженным плечиком, бросая на Александра кокетливый и многообещающий взгляд.

«Ну и семейка! Тьфу! Король готов подсунуть мне в постель свою женушку, лишь бы получить обратно Восточную Пруссию или хотя бы Данциг, а на худой конец хоть Росток. Хрен тебе во все рыло, а не Кенигсберг с городами! Шведскую Померанию ты тоже не получишь, так что не облизывайся — мне сестра Катенька и железная руда с Кируны намного дороже. Прав отец — эту Пруссию надо держать в черном теле, чтобы она всегда от нас зависела и никогда не пыталась подмять под себя остальные германские земли. А поклясться лютеранам можно в чем угодно, мне патриарх все грехи спишет! Ибо благо Отечества есть первейший долг монарха! А эти пусть копошатся в своих мелочных заботах… До чего же скаредный народ эти немцы! Хуже них только голодранцы паны, ибо это есть две крайности, абсолютно несовместимые!»

Александр разжал крепкие объятия и троекратно, по русскому обычаю, поцеловался с королем. Затем, но куда с большим удовольствием, обменялся поцелуями с прекрасной Луизой. И пожатие тонкими пальцами его ладони подсказало ему, что королева настроена отнюдь не по-сестрински и готова одарить его своей благосклонностью.

«Но оно мне надо? Если люблю свою жену и всегда стремлюсь только к ней!»

— Брат мой! — предельно искренне и проникновенным голосом произнес Александр. — Я выполню все, что обещал! Только сначала вы должны успокоить Польшу и сделать из поляков настоящих верноподданных, таких, как жители хотя бы нашего Кенигсберга…

При последних словах лицо короля Фридриха Вильгельма скривилось, будто он пропихнул в горло большую живую лягушку и запил ее свежевыжатым лимонным соком. Однако прусский монарх быстро взял себя в руки и горячо произнес, для вящей убедительности даже крепко ударив себя ладонью в грудь:

— Не пройдет и десяти лет, как на всей Висле будут говорить только на немецком языке!

«Щас! Как говорит мой отец — флаг тебе в руки и барабан на шею! И за полста лет не управишься, и за век, братец! Скорее берлинцы заговорят на польском! Кстати, а ведь это мысль! Ведь беседуют в Кенигсберге на русском, глядишь, через каких-то полсотни лет принудительного онемечивания поляки будут глядеть на нас как на своих избавителей… Надо будет об этом рассказать отцу. Ладно, отбрось мысли и улыбайся этому венценосцу, что стараниями жены, готовой в одночасье превратиться в мою любовницу, может стать рогоносцем сегодня ночью! Хороша королева, на все готова, лишь бы заиметь пару провинций, которые плевком переплюнешь! Ну что за люди эти пруссаки?!»

Гостилицы

На левую ногу легла тяжелая каменная плита, у Петра возникло ощущение, будто она стала железной заготовкой, которую плющит тяжелый молот кузнеца. И холод, что шел от нее, буквально терзал тело, проникая в каждую жилу, замораживая кровь.

«Так что это — сон или явь? Нужно открыть глаза, давай же, брат, а то в сосульку превратишься!»

Невероятным усилием Петр вырвался из затягивающей его разум трясины забвения и с трудом смог разлепить глаза. В них сразу же ударил бледный свет ночного «волчьего солнышка». Луна вошла в полную силу, потому было светло, почти как днем в промозглую питерскую погоду.

Летние ночи, что и говорить — в них темноты нет, а есть только вечные сумерки.

— Да что же это такое?!

Петр окончательно очнулся, моментально осознав, что недавняя беседа с королем Карлом являлась не более чем плодом его больного воображения. Сон отошел, осталась одна явь, и она была такова, что в пору выть подобно волку на своего ночного покровителя.

Раненую ногу императора придавила лошадь, он не успел вытащить ногу из стремени и потому бедная животина, спасшая его от смерти, упала вместе с ним. Судя по холодному телу, почти застывшему, она была мертва и увезти его к спасению, увы, уже не сможет.

Петр дернулся, с силой упер левый ботинок в седло, моментально ощутив, как тело проваливается в гнилостную воду. Вкус ее оказался омерзителен до отвращения, влага отдавала какой-то тухлятиной.

— Какая пакость! Фу!