Девственницы Вивальди - читать онлайн книгу. Автор: Барбара Квик cтр.№ 7

Всю эту историю передавали друг другу шепотом за ужином, перемежая ее молитвой и жеванием. Вчера настоятельница вызвала Пруденцу к себе в кабинет и ознакомила ее с брачным предложением синьора Моротти. Если она желает получить в качестве приданого двести дукатов, предназначенных любой из нас в случае замужества, оба они, и Пруденца, и ее престарелый жених — который весьма благороден, но не особенно богат, — должны дать письменное обязательство, что новобрачная впредь никогда не будет выступать перед публикой.

Клянусь тебе, я скорее соглашусь, чтобы мне отрубили руки. Как может кто-то из нас обещать такое: это за пределами моего разумения! Что такое Пруденца без ее золотого голоска? Как Господь услышит ее?

Джульетта считает, что приближаются мои первые месячные — они-то и терзают меня. На самом же деле вторая часть нового концерта маэстро обвивает меня подобно змею, соблазнившему Еву, вызывая мурашки по всему телу.

После того как Вивальди вогнал нас в краску разговорами о ежемесячных кровотечениях, я торжественно поклялась Деве Марии так разучить свою партию и исполнить ее с таким блеском, чтобы он больше никогда даже не думал сравнивать нас с какими-то животными.

Первая часть продвигалась превосходно: ноты понемногу уступали напору моих пальцев, приобретали благозвучие, по мере того как мои пальцы выискивали их укрытия и, выманив наружу, посылали к небесам. Они были послушны моему смычку, словно я была предводителем великой музыкальной армии: я заставляла их петь.

Так прошло три дня, словно слившись в один. Я узнала, что прошло три дня, только потому, что сестра Лаура вдруг посоветовала мне сделать передышку и заняться чем-нибудь другим. Она уговорила меня пойти прогуляться во дворик, где уже расцвели пионы синьоры Оливии. Но солнце слепило глаза, и ни цветочный аромат, ни игра в волан меня не прельщали — мне снова хотелось вернуться под каменные гулкие своды. Я хотела поработать над Ларго.

Я вновь почувствовала в себе достаточно сил, чтобы выполнить клятву, принесенную Пресвятой Деве. Казалось, что не глаза, а сами пальцы вчитываются в пляску нот, торопливо нацарапанных на листах нашим маэстро в очередном порыве вдохновения. Не много найдется людей вроде меня, кто привык разбирать его почерк; большинство же ни за что не отличит нот от чернильных клякс, оставленных сломанным пером.

Мы с Джульеттой видели, как маэстро сочинял этот концерт в ризнице. Мы не раз шпионили за ним, потому что в своем творческом пылу он выглядит презабавным чудаком. Он стягивает с головы шапочку и зарывает пальцы в рыжую шевелюру, издавая при этом стоны, словно его волосы и впрямь пылают огнем, а сам он — взошедший на костер мученик. Вивальди пишет без остановки, то и дело обмакивая перо и вытирая глаза. Перед ним целый пучок перьев, они ломаются, он швыряет их за спину, и они летят, словно возвращаясь обратно к птицам, у которых были взяты. Маэстро кашляет, особенно по осени и весной, прижимает к груди руку, а другой продолжает писать. Затем он подходит к клавесину и извлекает из него только что написанные ноты, прислушиваясь к ним с жуткой гримасой на лице — ни дать ни взять арестант перед поркой. А затем происходит нечто — для нас незримое, но для него вполне вещественное, судя по выражению его глаз, словно бы невидимый тюремщик разомкнул цепи, приковывающие маэстро к стенам темницы, или сам Христос простер свою длань и утер слезы с его лица. Вивальди опять рыдает, на этот раз от счастья. Затем он хватает скрипку, прикрывает глаза — и играет.

Конечно, для него непереносимо, когда мы не можем сыграть его музыку так, как он ее слышит, как ему нашептали ангелы. Тогда с его лица сходит румянец, и он бормочет невероятные, ужасающие вещи насчет fanciullé, сопливых девиц. Как может это гогочущее стадо гусынь, девственных дур, запертых в четырех стенах, проникнуться музыкой, которую произвел на свет мужчина? Мы понимаем, что грех ему, священнику, говорить такое. И все же мне ясно, что он не сознает, как уязвляет нас этими словами. „Девы!“ — вскрикивает маэстро, возводит очи к небесам и бросается прочь из залы. Его черная сутана развевается позади, словно несущаяся по небу грозовая туча, беременная дождем.

Мы же, прославленные сиротки-музыкантши Пьеты, остаемся, не смея даже переглянуться. Нам стыдно, что мы опять его подвели.

Исполняя данный Богородице обет, я без конца трудилась над третьей частью, аллегро, силясь сыграть ее так, как сыграл бы ангел. Ангел во гневе. Я играла до тех пор, пока от боли в руке, сжимающей смычок, из глаз не брызнули слезы. Я видела их — словно капли дождя на красивом дереве скрипки. Наверное, это Джульетта сходила за сестрой Лаурой, а та осторожно, но настойчиво разжала мои пальцы на скрипичном грифе и отняла у меня инструмент.

— А как же аллегро — эта часть мне никак не дается! — закричала я в таком же безумном порыве, что и у маэстро.

В ту ночь — вернее, в эту ночь — я снова не могла уснуть. Боль в плече не давала сомкнуть глаз, но еще более — некое странное чувство. Я даже не могу описать словами те ощущения, что гнали от меня сон, — какое-то бесовское наваждение. Осознание собственной ничтожности было столь сокрушающим, что я не могла устоять под его гнетом, — но и заснуть тоже была не в состоянии.

Сегодня утром я не притронулась к поленте, которую Джульетта принесла мне в плошке из кухни, — несмотря на то что она сдобрила кукурузную кашу медом и сливками как раз так, как я люблю. Пришла сестра Лаура и присела рядом. Она долго молчала, а когда заговорила, то голос ее зазвучал так же низко и привычно для меня, как колокол храма Сан Марко, возвещающий начало и конец рабочего дня для всех, кто живет вне этих стен.

— Маэстро Вивальди сочиняет скрипичную музыку, труднее которой никто и никогда не писал. Не надо винить себя в том, что она тебе не дается.

Я заплакала.

Она подняла мне подбородок и заставила поглядеть ей в глаза, синие и спокойные.

— Сам Господь замучился бы с этим аллегро.

Сестра Лаура уже не держала мой подбородок, а я все глядела ей в глаза, пытаясь проникнуть в секрет, который позволяет ей всегда сохранять спокойствие и уравновешенность.

О матушка, если ты и вправду получишь это послание, услышь меня! Если бы я могла просить тебя о помощи — не словами, потому что они неуклюжи и безобразны, словно мухи, сбивающиеся в углах окон в летнюю пору, но звуками своей скрипки! К тебе обращается твоя девочка — все еще девочка. Дева, неспособная отыскать разгадку исполнения музыки, которую произвел на свет мужчина. Не умеющая сыграть аллегро.

Прошу, помолись за меня.

Твоя дочь,

Анна Мария даль Виолин,

ученица маэстро Вивальди».

΅΅΅΅ * ΅΅΅΅

Той осенью мои молитвы были услышаны. В Пьете появилась новая девочка — и не подкидыш, а платная ученица из Саксонии. Она получила прекрасную подготовку и уже играла вполне прилично.

И поныне в нашем приюте каждый год появляется хотя бы одна такая девушка — их присылают пожить среди нас до семнадцатилетнего возраста. Этим девушкам, в отличие от нас, не обязательно целых десять лет преподавать и концертировать в возмещение предоставляемого нам хлеба и крова, как не нужно и готовить двух воспитанниц себе на смену, если нам заблагорассудится выйти замуж или принять постриг. Для учениц из внешнего мира Пьета — лишь дорожная станция на пути к выгодному браку и рождению наследников.