Практическая магия - читать онлайн книгу. Автор: Элис Хоффман cтр.№ 28

Бен пребывает в таком смятении чувств, что начал безотчетно проделывать свои фокусы кстати и некста­ти. Полез на автозаправке доставать кредитную кар­точку — и вытащил червовую даму. Заставил исчезнуть счет за электричество, поджег розовый куст у себя на заднем дворе. Помогал старушке перейти через дорогу на Развилке — и едва не довел ее до сердечного припад­ка, вынув у нее из-за уха монету в двадцать пять цен­тов. А главное, его теперь не пускают в кафе «Сова» на северном конце Развилки, куда он обычно ходит зав­тракать, так как в последнее время он по дороге к сво­ей обычной кабинке пускал все яйца, сваренные всмятку, крутиться волчком, а со всех столиков на его пути слетали скатерти.

Ни о ком и ни о чем, кроме Джиллиан, Бен думать не в состоянии. Он пристрастился носить с собой обрывок веревки и повсюду завязывать и развязывать мудреные узлы — дурная привычка, которая возвраща­ется к нему, когда он нервничает или не может полу­чить то, что хочет. Но и веревка не помогает. Желание владеет им с такой силой, что он мысленно лежит в по­стели с Джиллиан даже в то время, когда должен тор­мозить у светофора или обсуждать с миссис Фишман, своей ближайшей соседкой, нашествие японского жучка. Желание достигло в нем такого накала, что да­же манжеты рубашек у него опалены. Оно непрерывно держит его в готовности к тому, чему, похоже, никогда не суждено свершиться.

Бен уже просто не знает, что делать, чтобы сломить упорство Джиллиан, просто не имеет представления, и он идет к Салли, готовый взмолиться о помощи. Но Салли даже дверь ему не открывает. Разговор с ним ве­дет через москитную сетку и так сухо, как будто он не сердце свое принес к ней в ладонях, а явился с пылесо­сом на продажу.

— Послушай моего совета, — говорит Салли. — За­будь ты Джиллиан. Выбрось ее из головы. Найди себе хорошую женщину и женись.

Однако в сознании Бена Фрая все решилось еще в ту минуту, когда он впервые увидел Джиллиан под ку­стами сирени. Ну, может быть, сознание — не совсем точный адрес места, испытавшего тогда потрясение, но, как бы то ни было, теперь он жаждет ее всем своим существом. И когда Салли говорит ему, чтобы он шел домой, Бен отказывается. Он садится на ступеньки крыльца, будто решил объявить сидячую забастовку, будто ему времени девать некуда. Так и сидит сиднем целый день, и в шесть вечера, когда в пожарном депо на Развилке дают гудок, он все еще не двигается с ме­ста. Джиллиан даже говорить с ним отказывается, когда приходит домой с работы. Она сегодня уже успе­ла потерять часы и любимую губную помаду. И столько раз роняла гамбургеры на пол, что, ей-же-ей, похоже, какая-то посторонняя сила переворачивает тарелки прямо у нее в руках. И вот вам, в довершение всего, — Бен Фрай, он здесь и любит ее, а ни поцеловать его, ни обнять ей нельзя, потому что она хуже чумы, и знает это; такое уж у нее везенье.

Она пулей проносится мимо него и запирается в ванной, где пускает воду, чтобы никто не слышал, как она плачет. Не стоит она такой любви! Хоть бы этого человека унесло с глаз долой! Тогда и ее, быть может, не грызло бы изнутри затаенное чувство, наличие которо­го она может отрицать до хрипоты, но которое от того не перестанет быть желанием. И все же, несмотря на свои неизменные отказы, она не может не выглянуть в окошко ванной и просто не увидеть Бена лишний раз. Вон он — сидит в наползающих сумерках, с твердой ве­рой в то, чего хочет, — с верой в нее. Если б Джиллиан разговаривала с сестрой, а точнее, если бы Салли с ней разговаривала, Джиллиан и ее потянула бы к окошку. Смотри, разве он не загляденье? Вот что сказала бы она, если бы они с Салли еще разговаривали друг с другом. Какая жалость, что я его не стою, шепнула бы она на ухо сестре.

Что до Антонии, ее словно холодной водой окаты­вает при виде мистера Фрая, сидящего у них на крыль­це, явно готового ради любви забыть и гордость, и чув­ство собственного достоинства. Ей глубоко противно наблюдать, как он выставляет напоказ свое обожание. Она даже не здоровается с ним, когда проходит мимо по дороге на работу. Вся кровь у нее стынет в жилах при этом зрелище. В последнее время Антония мало забо­тится о том, как она одета. Не расчесывает щеткой во­лосы тысячу раз на сон грядущий. Не выщипывает в ниточку брови, не принимает ванну с кунжутным мас­лом для смягчения кожи. К чему все это, когда в твоем мире нет любви? Она разбила свое зеркальце, убрала подальше открытые туфельки на шпильках. Отныне она сосредоточится на том, чтобы отрабатывать как можно больше часов в кафе-мороженом. С этим, по крайней мере, все четко и ясно: ты тратишь время и получаешь взамен зарплату. Ни пустых ожиданий, ни обманутых надежд, а это в настоящий момент как раз то, что нужно Антонии.

— Нервишки, что ли, сдают? - спрашивает Скотт Моррисон, встретясь с нею в кафе-мороженом ближе к вечеру.

Скотт приехал домой из Гарварда на летние канику­лы и доставляет в кафе шоколадный сироп и жидкое суфле, а также цветную сахарную крошку, глазурован­ную вишню и грецкий орех в ликере. Он самый спо­собный из выпускников местной школы за всю ее ис­торию и единственный, кому удалось поступить в Гар­вард. И что с того? Он уродился таким умным, что, по­ка рос, никто из сверстников не вступал с ним в разго­воры, тем более — Антония, в глазах которой он был нюней и хлюпиком.

Антония в это время занималась тем, что отчищала одну за другой черпалки для мороженого и расклады­вала их в ряд. Скотта, который вносил между тем ве­дерки с сиропом, она не удостоила даже взглядом. Она явно изменилась по сравнению с тем, какой была всег­да: была красотка и воображала, а нынче выглядит так, будто по ней прошлись катком. Когда он задает ей вполне невинный вопрос насчет нервишек, она разра­жается слезами. Прямо-таки вся изливается в горючих слезах. Только лужица от нее остается. Она сползает на пол, прислонясь спиной к морозилке. Скотт бросает свою металлическую тележку и опускается рядом с Антонией на колени.

— Почему было просто не ответить «да» или «нет»? — говорит он.

Антония шумно сморкается в свой белый передник.

— Да.

— Оно и видно, — говорит ей Скотт. — Вполне созре­ла для психушки.

— Я думала, что люблю одного человека, — объясня­ет Антония. Из глаз ее все еще текут слезы.

— Любовь, — произносит Скотт презрительно. Он с отвращением крутит головой. — Любовь стоит лишь того, к чему она сводится, и только.

Антония перестает плакать и поднимает на него глаза.

— Точно, — соглашается она.

В Гарварде Скотт был потрясен открытием, что есть, оказывается сотни, если не тысячи таких же ум­ников, как он. Столько лет все давалось ему играючи, без затраты и десятой доли его умственных способно­стей — теперь же пришлось вкалывать не за страх, а за совесть. Весь год он был так занят, доказывая в усло­виях жесткой конкуренции, на что способен, что на повседневные дела не оставалось времени, — такие ме­лочи, как завтрак или поход к парикмахеру, были забы­ты, следствием чего явились потеря веса на девять ки­лограммов и отросшие до плеч космы, которые хозяин велит ему подвязывать кожаным шнурком, чтобы не отталкивал своим видом посетителей.

Антония вглядывается в него пристальней и об­наруживает, что Скотт стал совсем другим и одновре­менно остался прежним. Снаружи, на парковке, на­парник Скотта по временной работе, у которого за двадцать лет езды с доставками по этому маршруту ни разу не было помощника с такими показателями по уровню интеллекта, нетерпеливо налегает на клаксон.