Практическая магия - читать онлайн книгу. Автор: Элис Хоффман cтр.№ 15

— Можешь первая идти в душ, — отзывается Антония таким задумчивым и грустным голосом, словно это вовсе не она.

— Интересно, как это понимать? — говорит Кайли, но Антония уже двинулась дальше по коридору — кра­сить ногти красным лаком и размышлять о своем буду­щем, чего ни разу до сих пор не делала.

К обеду недобрые предчувствия, не покидавшие Салли с утра, почти забыты. Не верь тому, чего не ви­дишь, — таков был всегда ее девиз. «У страха глаза ве­лики» — была любимая ее поговорка, когда девочки в раннем детстве свято верили, что на второй полке бельевого шкафа в коридоре живут страшные чудови­ща. Но в тот самый миг, как Салли отпустило и у нее мелькает мысль, что недурно бы освежиться пивом, на кухне ни с того ни с сего со стуком падают вниз штор­ки, словно вдруг разрядилось напряжение, исподволь копившееся в стенах. У Салли к этому времени готов салат из фасоли с брынзой, морковь соломкой, мари­нованная брокколи и на сладкое — воздушный торт со сбитыми белками. Судьба последнего, однако, под во­просом — когда со стуком опустились шторки, торт на­чал опадать, сперва с одной стороны, потом с другой, пока не сделался плоским, как тарелка.

— Да все нормально, — говорит Салли дочерям о по­ведении штор, как бы приведенных в действие некой посторонней силой, но голос ее, даже на собственный слух, звучит неубедительно.

Вечер спускается душный, влажный, — белье, вися­щее на веревке, лишь отсыреет, если его оставить на ночь. Густо-синее небо нависло знойной пеленой.

— Не все, уж это точно, — говорит Антония, потому что как раз в эти минуты поднимается странный ветер. Он врывается в дверь, забранную проволочной сеткой, в открытые окна, дребезжа тарелками и столовым се­ребром. Кайли вскакивает и бежит взять свитер. Ее, хо­тя жара лишь усиливается, от этого ветра пробирает мороз; мурашки бегут по коже.

На улице, по соседним дворам, опрокидываются детские горки, и кошки, царапаясь в заднюю дверь, от­чаянно просятся в дом. Посредине квартала раскалы­вается надвое тополь и рушится на землю, задевая по­жарный гидрант и разбивая стекло стоящей у тротуара «хонды-сивик». Тогда-то Салли с девочками и слышат стук. Девочки вскидывают взгляд на потолок, потом переводят его на мать.

— Белки, — успокаивает их Салли. — Ишь, развелись на чердаке.

Но стук не прекращается, ветер тоже, а жара все продолжает нарастать. Наконец, к полуночи, все во­круг стихает. Наконец-то люди могут уснуть. Салли — одна из немногих, кто еще не ложился. Ей еще колдо­вать над яблочным тортом по особому рецепту — с до­бавлением черного перца и мускатного ореха, — кото­рый она сохранит в морозилке до Четвертого июля, когда весь квартал собирается на праздник. Но в конце концов засыпает и Салли, невзирая на погоду; вытяги­вается под прохладной белой простыней, оставив окна открытыми, так что в них задувает ветерок и гуляет по комнате. Умолкли первые в этом году сверчки, рассе­лись по кустам воробьи под защитой веток, слишком непрочных для кошачьей тяжести. И едва только лю­дям начинают сниться свежескошенное сено, пирог с черникой и лев, мирно полеживающий рядом с ягнен­ком, как вокруг луны появляется кольцо.

Сияние вокруг луны — это всегда знак перелома: то ли погода переменится, то ли заболеешь, то ли наступит полоса упорного невезенья. Но если кольцо двойное, все перекрученное, перепутанное, как взбаламученная радуга или любовные отношения, в которых все пошло вкривь и вкось, — тогда можно ждать чего угодно. В та­кое время разумнее не подходить к телефону. Люди с понятием предусмотрительно закроют наглухо окна, они запрут все двери и не позволят себе поцеловаться со своей милой поверх садовой калитки или погладить приблудную собаку. Беда, в конце концов, сродни люб­ви — нагрянет без предупреждения, и не успеешь огля­деться, опомниться, как подчинит себе все.

В вышине, над крышами домов, кольцо уже пошло свиваться вокруг себя, подобное световой змее неведо­мых возможностей, переплетаясь двойной петлей, стя­нутой силой тяготения. Если б народ не спал, то мож­но было бы, выглянув в окно, полюбоваться красотой светового кольца, но люди спали безмятежным сном, оставив незамеченными и луну, и наступившее за­тишье, а также «Олдсмобиль», который уже свернул к дому Салли Оуэнс и останавливается возле «хонды», купленной Салли два года назад на смену древнему ми­кроавтобусу, полученному от тетушек. Женщине в та­кую ночь не составит труда вылезти из машины так ти­хо, что никто из соседей не услышит. Когда в июне сто­ит такая жара, когда так тяжко нависает чернильное небо, стук в дверь, забранную проволочной сеткой, не разнесется по окрестности. Он канет в твои сны, по­добно камню, брошенному в воду, и ты проснешься в панике, задыхаясь от бешеного сердцебиения.

Салли садится в постели, твердо зная, что не долж­на трогаться с места. Она опять видела во сне лебедей, смотрела, как они снимаются с воды. Одиннадцать лет она вела образцовую жизнь, была добросовестна и на­дежна, сердечна и рассудительна, но это не значит, что ей трудно распознать серный въедливый запах беды. Это она сейчас там, за дверью, — беда, в чистом и не­разбавленном виде. Взывает к ней, как ночная бабоч­ка, что бьется об оконную сетку, и Салли просто не в силах противиться. Она натягивает джинсы, белую футболку и собирает свои темные волосы в конский хвост. Она еще будет клясть себя за это, можно не сомневаться. Будет недоумевать, зачем ей поддаваться этому зуду, что находит на нее, этой тяге во что бы то ни стало все поправить.

Те, кто предупреждал, что бегство — не выход, что прошлое рано или поздно настигнет тебя, возможно, знали, что говорят. Салли смотрит в окно. Там, у парад­ного входа, — девочка, которая умела, как никто, пло­дить неприятности, — только теперь она совсем взрос­лая. Прошло столько лет — вечность прошла, — но Джиллиан все так же хороша, хоть, правда, запылилась с дороги, взбудоражена и так слаба в коленках, что, когда Салли распахивает дверь, должна для опоры при­слониться к кирпичной стене.

— Боже мой, это ты, — говорит Джиллиан, как буд­то не она, а Салли здесь нежданная гостья. За восем­надцать лет они виделись всего три раза, когда Салли приезжала к ней на запад. Джиллиан, как зареклась, сбежав от тетушек, так больше и не побывала ни разу по эту сторону Миссисипи. — Правда ты, в самом деле!

Светлые волосы Джиллиан острижены совсем ко­ротко, пахнет от нее сахаром и жарой. На ранты ее красных сапожек набился песок, на запястье наколота зеленая змейка. Она обнимает Салли порывисто и крепко, пока та еще не сопоставила поздний час этого приезда и тот факт, что ни разу за весь месяц Джилли­ан не удосужилась позвонить — пусть не о том, что приезжает, но хотя бы сообщить, что жива. Два дня на­зад Салли отправила письмо в город Тусон, по ее по­следнему адресу. В этом письме она задала Джиллиан перцу — за череду неосуществленных планов, упущен­ных возможностей, высказала ей все, что думает, не стесняясь в выражениях, и теперь чувствует облегчение от того, что письмо к Джиллиан уже не попадет.

Но впрочем, облегчение приходит ненадолго. Как только Джиллиан начинает говорить, Салли становится ясно, что стряслось нечто серьезное. Голос у Джиллиан срывается, что на нее совершенно не похоже. Она всег­да умела мигом найти себе правдоподобное оправда­ние или отговорку, врачуя в силу необходимости уяз­вленное самолюбие своих бессчетных кавалеров; в обычное время она хладнокровна и собранна, но сей­час ее буквально колотит.