— Я только хочу, чтобы тебе полегчало, Хелен, — прошептал он. — Я ничего не жду.
Как-то раз после того как родилась Эмили и я не могла расслабиться, Джейк сказал: «Позволь себе упасть».
Мы откинулись назад на постель, и я закрыла глаза. Я зарабатывала на жизнь, принимая позы по указке других. Когда приходилось туго, думала о смазанных угольных рисунках в подвалах и кладовках бывших уэстморских студентов по всей стране и о немногих художниках, которым удалось добиться чего-то большего.
В Филадельфийском художественном музее висела картина Джулии Фаск. Она наняла меня для серии поз, когда мне было тридцать три. В результате получился торс в движении, не влезший целиком на холст. Лишь потому что сама позировала для картины, я видела, где Фаск позволила себе определенные вольности — сделала меня более мускулистой, менее тощей.
Пока Хеймиш занимался со мной любовью, я думала о картине Фаск. Когда-нибудь девочки обязательно вновь увидят ее. Джейк отведет их к ней, или Сара вспомнит, как я показывала ее им. Она таращилась на синие, зеленые и оранжевые линии, что извивались по моим бедрами и низу живота. Эмили извинилась и ушла в магазин сувениров.
В работе Фаск заключено мое бессмертие. То, что на картине нет головы, никогда не волновало меня.
Хеймиш внезапно остановился.
— Ты должна мне хоть что-то дать, Хелен.
Я потянулась к его пенису, на этот раз надеясь на эякуляцию, чтобы я могла вытереть живот и притвориться разочарованной.
Чуть насладившись, он остановил мою руку.
— Я — не только член. Коснись меня.
Мои глаза стали маленькими и отчаявшимися.
— Не проси у меня слишком много, Хеймиш. Я сейчас не могу.
— Ты делаешь это ради машины.
Возразить было нечего.
И что-то изменилось. Он раздвинул мне ноги шире, чем было удобно. И стал со мной груб, как будто я была одной из игрушечных фигурок, валявшихся у него на полу, когда он был ребенком.
Я старалась помочь ему. Нажала на все кнопки, произносила фразы, которые десятки раз говорила посреди подлинной страсти. Смотрела на маленькую татуировку дракона под его ключицей и изображала для него бывшую себя.
Наконец, как раз когда мышцы внутренней стороны моих бедер, казалось, безнадежно растянулись, а тазобедренные суставы превратились в сухие шарикоподшипники ровесницы моей матери, он кончил.
Он задрожал и рухнул на меня всем весом. Из меня вышибло дух, и на мгновение я подумала о проститутке в машине Артура Шоукросса, которая следующие три дня провела под кайфом.
Мои руки надавили Хеймишу на грудь.
— Машина, — произнесла я.
— Ты тоже классно трахаешься, — горько усмехнулся он.
Пока он застегивал брюки — хлопчатобумажные, а не привычные джинсы, — я думала о своем таланте все портить.
— Дай мне пару минут все проверить, — сказал он.
Голая, я лежала на его постели и слушала, как он спускается по лестнице на первый этаж, идет через общую комнату и выходит в дверь гаража.
Я не двигалась, пока не застрекотал очиститель воздуха и легкий ветерок не коснулся моего тела. Повернулась на бок, оттолкнулась левой рукой, села на край кровати и принялась одеваться. Мысль возникла, когда я смотрела на жалюзийные двери его шкафа. Поскольку дом принадлежит его матери, а не ему, он должен хранить все, что для него важно, у себя в комнате. Поспешно вскочив, я распахнула дверь. Вряд ли он держит его на видном месте или хотя бы под рукой. Он не из тех, кто так рисуется. Я вытащила ящик из-под бутылок, набитый компакт-дисками, и перевернула его набок — есть что украсть. На полке над одеждой он хранил запасное одеяло, спальный мешок и обувную коробку с блестящими ботинками, которые надевал на похороны своего отца. Я не нашла, что искала.
Безумие! Во время секса я даже не вспотела, а сейчас на лбу выступила испарина. Невозможно предсказать, сколько времени понадобится Хеймишу и когда он придет за мной. Я изучала его комнату. Оценивала. Куда он положил его?
А затем, разумеется, поняла. Он считал себя главой семьи. Он не иждивенец; он мамин защитник. Нужный мне предмет лежал в ящике его прикроватного столика, все еще в том мешочке «Краун ройял», в котором его хранил мой дедушка, а рядом запечатанная коробка пуль. Я взяла мешочек за плетеную веревочку и схватила пули, прежде чем закрыть дверцу.
На постели царил беспорядок: во время секса заправленная простыня выбилась по углам и растеклась посередине медузой. В другое время я прибралась бы, но не сейчас, когда пыталась распрощаться со всем, что знала.
Я медленно шла по ступенькам. Бедра ныли. Завтра они будут болеть еще больше, а где я окажусь завтра? Сара и Джейк будут вместе. Возможно, им придется все еще наблюдать, как полиция обыскивает мой дом. Надеюсь, Сара сперва насладилась выпивкой в баре и лишь потом отправилась искать меня в дамской комнате. Надо засунуть мешочек «Краун ройял» в сумочку, пока Хеймиш не увидел его. Я села на нижнюю ступеньку. Сумочка на кухне. Надо двигаться. Но сил не было.
У миссис Левертон никого не будет. Ее сын всегда не любил приезжать к ней, а если и приезжал, его «мерседес» гордо красовался на подъездной дорожке. Можно передохнуть там. А учитывая, что у нее наверняка припасено немало еды, то и спрятаться на несколько дней.
С усилием встав, я прошла по коридору на кухню. Нашла сумочку на обеденном столе и бросила в нее пистолет. Перевела дух.
Натали в тот год переделала заднюю стену. Теперь длинное окно бежало вдоль кухни, над всеми стойками.
— Меня убедили, — сказала она, — оставить только нижние шкафчики, чтобы выглядело так, будто я на улице.
Она назвала мастера кудесником. Как его звали?
В стекле отражался мой подсвеченный призрак. Повернувшись к нему спиной, я прошла к холодильнику. От голода сосало под ложечкой. До меня дошло, что, не считая того, что мне удалось урвать от завтрака Натали в студенческом союзе, я не ела весь день.
Я схватила то, что казалось проще всего и содержало больше белка — хот-доги и сырные палочки, — и стала методично набивать ими желудок. Жевала я автоматически, рассеянно глядя на предметы, висевшие на холодильнике Натали. Там было приглашение на свадьбу от кого-то, кого я не знала. Срок ответа еще не вышел. Маленькая открытка и конверт вместе с приглашением были прилеплены магнитом. Свадьба ожидалась на Рождество. Интересно, Натали пойдет со своим подрядчиком? Наведет ли церемония его на определенные мысли, или же, как, по словам Хеймиша, надеялась Натали, они у него уже витают?
Рядом располагалась наша с Натали фотография в Уэстморе, сделанная полтора года назад. Тогда Эмили, Джон, Лео и Дженин уехали накануне, на три дня раньше, чем собирались. Я поцеловала Лео на прощание в единственное местечко на лбу, не замотанное марлей. Попыталась обнять Эмили, но ее плечи были жесткими и сопротивляющимися, так похожими на мои.