С того пика, на который он поднялся, уже не было иной дороги, кроме как вниз. Но пока он стоял на ледяном ветру, и весь мир был у его ног. Крошечные люди, муравьиная суета на улицах далеких городов, тишина и блеклость близкого неба.
Он завоевал право улыбаться.
– Я прокололся, – пояснил Заров. – Вчера вечером я был сразу в двух местах. И даже ухитрился оставить тому документальные свидетельства.
– Теперь вас будут искать? – в разговор вступил Кирилл. Кажется, ему было немного неудобно после спора, прерванного телефонным звонком. Неправильный он все-таки ребенок. Дети не должны комплексовать, оказавшись умнее взрослых. Они должны только гордиться, что мир по-прежнему куда-то движется…
– Мне попытаются помочь. – Заров не удержался и добавил: – Наверное, чтобы не терять удовольствия от новых книг.
– Я не хотел вас обидеть. – Кирилл отвел глаза.
– Ладно, мальчик. Ерунда это все. Давайте думать, как обеспечим мое возвращение от Хайретдинова.
– Это если вы захотите возвращаться, – негромко заметил Визитер.
Сегодня Визирь не собирался заниматься политической трескотней. Он еще поспал после разговора с писателем, как и тот, вероятно. Короткий сон уже не принес никакой информации, но ее и так было достаточно.
Позавтракали они вместе с Шедченко. Полковник временами морщился, поворачиваясь, – вероятно, ребра были ушиблены вчерашним выстрелом. Ничего. Впредь наука. Риск оправдывается лишь в том случае, когда завершается победой.
– Попробуем привлечь к себе Зарова, – небрежно обронил Визирь, когда они стали пить кофе. – Я предложил ему встречу, и он, вероятно, согласится.
Николай отставил чашку. Спросил резко и чуть ли не возмущенно:
– К чему это, Визирь?
– Успокойся, я не собираюсь менять друзей.
Шедченко, похоже, думал о другом. Вскинул глаза на Хайретдинова, потом едко заметил:
– А товарищ Сталин этим не пренебрегал. Но я спрашиваю: зачем нам писатель?
– Еще одна голова лишней не будет.
– Точнее, две головы?
– Одна. Посланник Творчества повесился вчера ночью на водопроводной трубе.
Вот теперь Шедченко растерялся. Отвел взгляд, словно высказал что-то мерзкое о человеке, никак к подобному не причастном. Потом буркнул:
– Совесть заела?
– Может быть. Знаешь, с рефлексирующей интеллигенцией это частенько бывает. – Хайретдинов вздохнул. – Товарищ Сталин, если уж о нем заговорили, сам попадался. Начинаешь Берию к ногтю брать: «Зачем без приказа?» Оказывается, и впрямь… наплевал на дачу, «эмку», подруг, премии. Пустил пулю в лоб или прыгнул в петлю.
Визирь засмеялся было, но тут же оборвал смех, коротко бросил:
– Извини. Что-то я… Да, кстати, пацана они так и не прибили.
Шедченко не стал уточнять. Он выстроил схему быстро, не зная, впрочем, что она не имеет ничего общего с истиной. Писатель оказался куда лучше, чем он полагал. Не способны были ни Посланник Творчества, ни его двойник убить ребенка. И никого они убить не способны.
Потому и повесился Посланник. Понял – на победу надеяться бессмысленно.
– Извини, Рашид. Ты прав. – Шедченко вновь признал его превосходство. И Визирь не стал вдаваться в мотивы Посланника Творчества.
– На столике у окна лежит пара телефонов, принеси любой, – добродушно попросил Визирь. Шедченко повиновался, и Хайретдинов, беря трубку, пояснил: – Госбезопасность ныне не та. И всю сотовую связь проверять не в состоянии. Есть у меня номер, который слушают, есть и другие… Алло? Ярослав Сергеевич?
Николай тоже не старался слушать разговор. Визирь сам сообщит ему все, что сочтет нужным. И он действительно посмотрел на него после короткого диалога, отложив выключенный аппарат.
– Придумал что-то наш литератор, – весело сказал он. – Нашел, видимо, метод обезопаситься!
– Но ты же не собираешься… – прохаживаясь вдоль стены, начал Шедченко.
– Нет, вероятно. Но всякое возможно. Заров просит прислать за ним машину. Государственную, с депутатскими номерами. В центр, он будет ждать на Театральном проезде и Неглинной. И просит приехать тебя.
– Я готов, – просто ответил Шедченко.
– Поведешь сам, – решил Хайретдинов. – Хоть это и против правил. Мне придется поговорить с шофером.
– Он человек дисциплинированный, ты его легко уговоришь.
– Конечно. – Визирь посмотрел в потолок, потом вздохнул. – Кажется, я понял план Зарова. Он не дурак. Попробуем с ним подружиться, Коля.
5
Когда у нее появилась эта мысль, Анна не знала. Не так уж часто она посещала церковь, даже дома. Не в этом ведь вера.
Несколько раз она спрашивала прохожих, но трое из них сами были приезжими, двое ничего не смогли подсказать. Наконец ей указали направление.
К церкви она подошла неуверенно и даже смущенно. Глупо для нее искать утешения в словах священника. Но ведь и он молился отцу своему?
Еще шла заутренняя служба. Анна постояла у входа, глядя на тихую, погруженную в себя толпу. Так много людей, и среди них столько молодых. Это всегда приносило ей покой и безмолвную радость. Мир жаждет добра, мир хочет прощения.
Она купила свечу – самую большую из тех, что продавались. Деньги у нее были, Мария вчера небрежно сунула ей в карман целую кучу – даже считать страшно. У девушки, продававшей свечи, слегка дрогнуло лицо, когда она увидела растрепанную пачку долларов и рублей, потом она быстро опустила глаза.
Анна, не глядя, отделила от пачки не то треть, не то половину, опустила в ящичек – на храм. Что для нее теперь деньги. Помедлила, прежде чем поставить свечу.
Собственно, о чем она хотела молиться? За упокой матери… Анна вздрогнула, как от удара. Почему? Что с ней? Как могла она подумать? Мать жива, жива!
Она с ужасом посмотрела на лик святого, глядящий с иконы. В теплом отсвете лампадки он был укоризненным и печальным.
Во здравие, конечно. Во здравие сестры ее, сестры и госпожи, Марии…
Поднеся свечу к одной из уже горевших, Анна запалила фитилек, поставила свечу. Во здравие…
Свеча погасла. Только что мерцал огонек, начинал таять воск – и вот уже нет ничего, только тонкая струйка дыма.
У Анны похолодело в груди. Мария оставалась там, с Ильей – пусть и раскаявшимся, но убийцей. Чушь, нельзя верить в приметы, а верить в них в храме Божьем – вдвойне преступно…
Она вновь зажгла свечу, на этот раз аккуратно и неторопливо, дождавшись, пока побегут горячие восковые слезы, пока пламя не станет ровным и сильным. Лишь после этого бережно опустила свечу.
С полминуты свеча послушно горела. Потом пламя стало сжиматься. Это не походило на неожиданный порыв воздуха – огонек не дрожал, а именно втягивался внутрь, исчезал, словно пожирая сам себя. Да и ни одна другая свеча из стоявших рядом не погасла.