— Ты чего делаешь-то? — удивленно произнес хозяин. — Кончай, после приберешься. Спустись вниз и жди машину за мной. Как приедет — придешь, скажешь.
Я вышел на улицу, и действительно вскоре подкатил небольшой аккуратный автомобильчик, похожий на пластмассовую игрушку. Уезжая, Ю-Бим добродушно похлопал меня по плечу и сказал:
— Приберешься и иди домой. Меня не жди, я поздно буду. Завтра приходи и сразу в столовую. Да, и еще поброди, разузнай, где прачечная, вещи туда отнеси.
Я вернулся в замусоренное жилище и вздохнул, окидывая взглядом поле для приложения рук. Что скрывать, мне интересно было узнать, как живут люди с пятым холо, что едят, какие вещи держат дома. Но все оказалось каким-то обыкновенным. Да, своя квартира, да, много вещей — тряпок, каких-то вазочек, объемных картинок, электрических штучек, смысл которых я еще не знал. Все валялось по углам. Никаких волнующих признаков роскоши, не считая массы заброшенного барахла.
Я принялся приводить дом в порядок. И, отодвигая от стены тумбочку, вдруг увидел нечто такое, что заставило сердце на миг замереть.
На бледно-зеленой поверхности стены чернел криво нарисованный значок — буква С в перечеркнутом ромбе. С минуту я таращил глаза на этот знакомый с детства символ и пытался понять, бывают ли такие совпадения?
Стоит ли говорить, что на следующий день я бежал к хозяину со всех ног. Я снова застал его в кровати. Я принес завтрак, аккуратно сложил одежду, которую он накануне расшвырял повсюду, я даже положил перед ним очередную пару носков.
И, когда Ю-Бим наконец пришел в себя, я указал на стену и с трепетом спросил:
— Откуда это?
— Что? А, это… Можешь стереть, если хочешь.
— Нет-нет-нет! — заволновался я. — Это «Спартак», да?
— Ну, может, и «Спартак». Не помню.
— Вы не из Москвы?
— Какой Москвы? — Он озадаченно захлопал глазами. — Из Москвы… Наверно, да. Плохо помню, давно это все было.
— Так ведь я тоже! Я тоже недавно из тех же мест! — с дикой радостью воскликнул я.
Ю-Бим слегка поморщился от моего звонкого крика.
— Тоже, да? Ну что ж… бывает. — Он потянулся и начал чесать макушку. — Ладно. Как приберешься, иди домой. Завтра опять приходи.
* * *
Вечером я сидел на кровати, тупо глядя в пустоту. Мне было паршиво. Не потому, что со мной не захотел брататься земляк, нет. Мне было просто паршиво, само по себе.
Появился Щербатин — какой-то взбудораженный, злой, с бегающими глазами. «Наверно, очередной трудный и неудачный день», — подумал я.
— Щербатин, мне паршиво, — сообщил я.
— Держись, сейчас будет еще паршивей, — пообещал он, но я как-то пропустил предупреждение мимо ушей.
— На, перекуси с дороги. — Я выдвинул из-под кровати коробку с остатками барского завтрака. — Тут есть кое-какие вкусные штуки.
— Не надо мне твоих штук. Хочешь, обрадую?
— Не помешало бы.
Он потащил меня на нижние этажи, где располагался инфоцентр. Растолкав небольшую робкую очередь, он обратился к оператору:
— Питс, покажи ему тоже.
Оператор равнодушно посмотрел на меня и защелкал клавишами. По экрану побежали таблицы, потом появились картинки. Наконец, Питс откинулся на спинку стула:
— Вот.
— Гляди! — рявкнул Щербатин и едва ли не за шиворот сунул меня к экрану.
— Новые модели одежды для обладателей пятого холо и выше, — прочитал я. — И что? Я тут при чем?
— Ты погляди на эту одежду, разуй глаза, блаженный!
Я поглядел. Ничего особенного. Высокие сапоги. Накидки. Длинные рубашки с поясом.
— Ну? — Я посмотрел на Щербатина.
— Не видишь? Это все срисовано с наших маскарадных ивенкских одеяний, не понял?
— Почему с наших? Может, не с наших.
— Погляди имя автора, умник!
Я поглядел. Вит-Найд. Тот самый глистообразный модельер, который крутился вокруг нас на презентации.
— Ну и что?
— Беня! — зарычал Щербатин. — Я тебя сейчас убью. Он похитил у нас идею. Просто украл, это понятно?
— Почему украл? Честно попросил сфотографировать. Мы согласились.
— Честно? Да был бы я дома — затаскал бы эту сволочь по судам. По миру пустил бы, на всю жизнь отучил бы от фотографии.
— Вы уже посмотрели? — напомнил о себе оператор.
— Да, уходим, — буркнул Щербатин.
— Почему мне так паршиво? — спросил я, когда мы вернулись в казарму.
— Потому, что нас развели, как последних лохов. Представляешь, сколько ему отвалят за создание новой моды?
— Нет, Щербатин, не от этого. Мне все противно. Меня от всего тошнит. Я не могу смотреть на эти рожи вокруг. Они вроде и люди неплохие — улыбаются, отзывчивые, помочь готовы… А все равно бесят. Бесят!
— А я откуда знаю? Я тебе психоаналитик? Лечись сам.
— Не могу.
— Ну жди, пока само пройдет.
— Не пройдет. Оно где-то глубоко. В печенках, в костном мозге. Знаешь, я тут словно срок досиживаю. Все время чего-то жду. Думаю, еще немного — и оно кончится.
— Что «оно» — жизнь?
— Может, и жизнь. И еще… Ты только не издевайся, ладно? Мне обратно хочется. В болота.
— Ну ты даешь! — не удержался от ухмылки Щербатин. — Можно подумать, ты там мало получил.
— Нет, не мало. Не знаю… Говорят, солдата с войны тянет домой, а из дома — снова на войну.
— А ты, значит, убежденный солдат?
— Да не убежденный я… И не дом мне здесь. Говорю же, не знаю. Я просто хочу пройти по болотам, подышать тем воздухом, отдохнуть под деревом. И чтоб людей было поменьше. И, знаешь, капусты пожевал бы с удовольствием. Помнишь, как мы ее на огороде объедали?
Щербатин вдруг перестал ухмыляться.
— Вот что касается капусты, — сказал он, — я бы и сам не отказался. Наверно, физиология. — Он постучал по груди. — Чужое туловище требует.
— А может, душа требует?
— Я атеист, Беня. Я могу мыслить только на уровне туловища.
— Примитив ты, а не атеист.
О том, что сегодня я нашел бывшего фаната «Спартака», мне не хотелось даже вспоминать.
* * *
Утром, когда трудовая армия растекается по рабочим местам, в подземке не протолкнуться. И вечером то же самое.
Я приезжаю к Ю-Биму не утром, а уезжаю не вечером и поэтому застаю почти пустые вагоны. Но поезда в это время ходят редко, и мне долго приходится просиживать на пустынных гулких станциях.