Террор любовью - читать онлайн книгу. Автор: Виктория Токарева cтр.№ 28

Нина Георгиевна замолчала, ожидая, что скажет Дюк в свое оправдание. Но он молчал и смотрел вниз, на концы своих сапог. Сапоги у Дюка были фирменные, американские, на толстой рифленой подошве, как шины у грузовика. Эти сапоги достались Дюку от маминой подруги тети Иры, которая вышла замуж за американца, и у него с Дюком одинаковый размер ноги. Американец купил эти сапоги в спортивном магазине и ходил в них по горам – лет пять или шесть. Потом они перепали Дюку, и он носил их не снимая во все времена года, и, наверное, будет носить всю жизнь, и выйдет в них на пенсию, а потом завещает своим детям. А те – своим.

Эти мысли не имели ничего общего с тем, что интересовало Нину Георгиевну, но Дюк специально не сосредоточивался на ее вопросах. Думал о том, что, когда вырастет большой, никогда не станет унижать человека при посторонних только за то, что он несовершеннолетний, и не зарабатывает себе на хлеб, и не может за себя постоять. Дюк мог бы сказать это прямо сейчас и прямо в глаза Нине Георгиевне, но тогда она потеряет авторитет. А руководить без авторитета невозможно, и получится, что Дюк сломает ей карьеру, а может, даже и всю жизнь.

– Что ты молчишь? – спросила Нина Георгиевна.

Дюк поднял глаза от сапог и перевел их на окно. За окном стояла белая мгла. Белый блочный дом в отдалении плыл в зимней мгле, как большой корабль в тумане.

Все сидели тихо, и, развернувшись, смотрели на Дюка, и начинали верить Нине Георгиевне в том, что Дюк действительно нуль, пустое место. И сам он с подкрадывающимся неприятным страхом начинал подозревать, что действительно ни на что не способен в этой жизни. Можно было бы, конечно, снять с ноги сапог и метнуть в окно, разбить стекло и утвердить себя в глазах общественности хотя бы хулиганом. Но для такого поступка нужен внутренний настрой. Не Дюк должен руководить таким поступком, а поступок – Дюком. Тогда это будет органично. Дюк стоял как паралитик, не мог двинуть ни рукой, ни ногой.

– Ну, скажи что-нибудь! – потребовала Нина Георгиевна.

– Что? – спросил Дюк.

– Кто ты есть?

Дюк вдруг вспомнил, что мама с самого детства звала его «талисманчик ты мой». И вспомнил, что с самого детства очень пугался, а временами ревел по многу часов от ужаса, что мог родиться не у своей мамы, а у соседки тети Зины и жить у них в семье, как Лариска.

– Я талисман, – сказал Дюк.

– Что? – не поняла Нина Георгиевна и даже нахмурилась от напряжения мысли.

– Талисман, – повторил Дюк.

– Талисман – это олимпийский сувенир?

– Нет. Сувенир – на память, а талисман – на счастье.

– Это как? – с интересом спросила Нина Георгиевна.

– Ну… как камешек с дыркой. На шее. На цепочке. Чтобы всегда при тебе.

– Но тебя же на цепочку не повесишь.

Все засмеялись.

– Нет, – с достоинством сказал Дюк. – Меня просто надо брать с собой. Если задумать какое-то важное дело и взять меня с собой – все получится.

Нина Георгиевна растерянно, однако с живым интересом смотрела на своего ученика. И ребята тоже не знали определенно, как отнестись к этому заявлению: хихикать в кулак или гулом взреветь, как стадо носорогов. Они на всякий случай молчали и глядели на Дюка: те, кто сидел впереди, развернулись и смотрели с перекрученными телами. А те, кто сзади, смотрели в удобных позах, и даже умный Хонин не смог найти подходящего комментария, хотя соображал изо всех сил, у него даже мозги скрежетали от усилия.

– Ну ладно, Дюкин, – сказала Нина Георгиевна. – Это классное собрание, а не клуб веселых и находчивых. Я не хотела, Дюкин, тебя обидеть. Просто ты должен подумать о себе сам и подтянуться. У тебя впереди долгая жизнь, и я не хочу, чтобы ты вступал в нее ленивым и безынициативным человеком. И семья тоже совершенно тобой не интересуется. Твоя мама ни разу не была на родительском собрании. Почему? Неужели ей не интересно знать, как ты учишься?

– Она знает, – сказал Дюк. – Она дневник подписывает.

– Дневник – это дневник. Неужели ей не важно мнение учителей?

«Совершенно не важно, – хотел сказать Дюкин. – У нее свое мнение». Но этого говорить было нельзя. Он промолчал.

– Садись, – разрешила Нина Георгиевна. – Елисеева.

Оля Елисеева поднялась из-за парты, одернула платье.

– Ты неделю не ходила в школу, – сказала Нина Георгиевна. – И вместо справки от врача принесла записку от родителей. Скажи, пожалуйста, как я должна к этому отнестись?

Елисеева пожала круглым плечом.

– Все остаются мыть полы и окна, а тебе нельзя руки мочить в холодной воде. Всем можно, а тебе нельзя.

– У меня хроническое воспаление легких, – сказала Елисеева с оттенком высокомерия. – Меня берегут.

– А знаешь, как воспитывали детей в Спарте? – поинтересовалась Нина Георгиевна.

– Знаю, – ответила Елисеева. – Слабых сбрасывали со скалы в пропасть.

Пример был неудачный. Получалось, что Елисееву тоже не мешало бы спихнуть в пропасть, чтобы не замусоривала человечество. Нина Георгиевна решила привести более современный пример.

– Между прочим, в Америке даже дети миллионеров во время летних каникул работают мойщиками, официантами, сами зарабатывают себе на хлеб. На Западе, между прочим, детей держат в ежовых рукавицах.

– А в Японии детям разрешают все! – обрадованно встрял умный Хонин. – И японцы тем не менее самый воспитанный народ в мире.

Хонин был не только умный, но и образованный и постоянно обнаруживал свои знания, однако не нравился девчонкам, потому что его лицо было покрыто юношескими вулканическими прыщами.

– Что ты предлагаешь? – спросила Нина Георгиевна.

– Я? – удивился Хонин. – А что я могу предложить?

– Если бы ты был на моем месте, то какой метод воспитания ты бы выбрал?

– Как в цирке. Современная дрессировка.

Все засмеялись, кроме Нины Георгиевны.

– Метод кнута и пряника? – спросила Нина Георгиевна.

– Это устарелый метод, – ответил Хонин. – Современная дрессировка предлагает метод наблюдения. За животным долго наблюдают, выявляют то, что ему нравится, а потом развивают и поощряют именно то, что ему нравится. Минимум насилия над личностью.

Нина Георгиевна посмотрела на часы. Наблюдать, выявлять и поощрять было некогда. На Дюкина и Елисееву ушло двадцать минут, а впереди еще тридцать человек, и если тратить по десять минут на каждого, уйдет триста минут, а значит, пять часов. Этих пяти часов у Нины Георгиевны не было. Ей еще надо было забежать в магазин, купить продукты, потом поехать в больницу к своей маме, потом вернуться и взять из детского сада свою маленькую дочку. А вечером проверить тетради и сварить еду на завтра, потому что мама после операции и ей нельзя есть ничего позавчерашнего.