Можно и нельзя - читать онлайн книгу. Автор: Виктория Токарева cтр.№ 36

— Он богатый? — спросит Костя.

— Какая разница? — не ответит Катя. — Я все равно не люблю жить на чужие деньги. У меня должны быть свои…

Муж открыл дверь и посмотрел на Костю, как на экспонат. И тут же отвернулся. Не оценил.

— Катя! — крикнул он. — Шофер приехал!

— Сейчас! — отозвалась Катя. — Пусть внизу подождет…

Костя успел зацепить взглядом богатую просторную прихожую со стариной и понял, что это — другой мир. Из таких квартир не уходят.

Костя спустился и захотел уехать. Он не любил чувствовать себя обслугой.

Включил зажигание, но машина закашляла и не двинулась с места. Пришлось поднять капот и посмотреть, в чем дело. Ни в чем. Просто машина нервничала вместе с Костей.

Катя спустилась вниз. На ней было голубое пальто-шинель с медными пуговицами.

Вырядилась, подумал Костя. И тут же себя поправил: почему вырядилась? Просто оделась. У нее хорошие вещи, в отличие от его жены. Это у бедных несколько видов одежды: домашняя, рабочая и выходная. А богатые всегда хорошо одеты.

Катя молча села. Она была не в курсе Костиных комплексов. Молча протянула ему листок, на котором старуха нарисовала схему. Все действительно оказалось очень просто: прямо и через полчаса направо.

Въехали в дачный поселок. Как в сказку. Позади серый город, серая дорога. А здесь — желтое и багряное. Дорогие заборы на фундаментах. Но вот — деревянный штакетник, а за ним барская усадьба из толстых бревен с большими террасами.

— Какая прелесть… — выдохнула Катя. — Дом с мезонином.

— А что такое мезонин? — спросил Костя.

— От французского слова «мэзон» — значит дом. А мезонин — маленький домик.

— Откуда вы знаете?

— Я закончила искусствоведческий. Но вообще — это знают все.

— Кроме меня, — уточнил Костя.

Он больше не хотел нравиться. Более того, он хотел не нравиться. Он — шофер. Работник по найму. Потратит время, возьмет деньги и купит теще новый фланелевый халат. Очень удобная вещь на каждый день.

Вошли в дом. Его давно не топили, пахло сыростью. Дом был похож на запущенного человека, которого не мыли, не кормили, не любили.

— Здесь надо сломать все перегородки и сделать одно большое пространство.

Катя смотрела вокруг себя, но видела не то, что есть, а то, что будет.

— Старуха не согласится, — сказал Костя.

— У старухи никто не будет спрашивать. Я куплю и возьму в собственность. А со своей собственностью я могу делать все, что захочу.

«Саперная лопата», — подумал Костя.

— Дом ничего не стоит, — размышляла Катя. — Здесь стоят земля и коммуникации.

— Старуху не надо обманывать, — напомнил Костя.

— Да что вы пристали с этой старухой?

Катя воткнула в него свои желудевые глаза. Они долго не отрываясь смотрели друг на друга.

— Для старухи пятьдесят тысяч долларов — это целое состояние, — продолжала Катя. — Ей этого хватит на десять лет. Не надо будет к детям обращаться за деньгами. Я поняла: она не хочет у детей ничего просить. Для нее просить — нож к горлу. Она очень гордая.

— А как вы это поняли? — удивился Костя.

— Я умею видеть.

Костя понял, что она и его видит насквозь. Как под рентгеном. Вот перед ней стоит красивый Стрелец, который не умеет зарабатывать, но умеет любить. Хочет отдать свое трепетное сердце, бессмертную душу и ЧУВСТВО…Она войдет в море секса, под куполом любви, как под звездным небом. Это тебе не двадцать минут перед сном со «сладкой какашкой».

Однако Катя — человек действия. Поставила задачу — выполнила. Она купит дачу за пятьдесят тысяч долларов. Вложит еще пятьдесят и продаст за полмиллиона. Чувство — это дым. Протянулось белым облачком и растаяло. А деньги — это реальность. Это свобода и независимость.

— Я хочу подняться на второй этаж, — сказала Катя.

— Я пойду вперед, — предложил Костя. Он боялся, что лестница может обвалиться.

Лестница не обвалилась. Поднялись на второй этаж. Там были две спальни и кабинет. В одной из спален — полукруглое окно. В нем, как картина в раме, — крона желтого каштана. У стены стояла широкая кровать красного дерева. На ней, возможно, спал чеховский дядя Ваня, потом через полстолетия — молодая старуха, а месяц назад — пара бомжей. Ватное одеяло, простеганное из разных кусочков ситца. Плоская подушка в такой же крестьянской наволочке.

Костя старался не смотреть на это спальное место. Он оцепенел. Смотрел в пол. А Катя смотрела на Костю. Почему бы не войти в море, когда оно рядом? Чему это мешает? Только не долго. Войти и выйти. Сугубо мужской подход к любви.

Костя смотрел в пол. Он не любил, когда решали за него. Он Стрелец. Он должен пустить стрелу, ранить и завоевать.

— Сердишься? — спросила она, переходя на ты. Она все понимала и чувствовала. Вряд ли этому учат на искусствоведческом. С этим надо родиться. Все-таки не только саперная лопата, но и скрипка.

Она положила руки ему на плечи. Благоухающая, как жасминовая ветка. В голубом пальто из кашемира. Она не похожа ни на одну из трех чеховских сестер. А он на кого похож? Не ясно. Таких героев еще не стояло на этой сценической площадке, в этой старинной усадьбе.

— Перестань, — попросила Катя.

Что перестать? Сопротивляться? Полностью подчиниться ее воле. Пусть заглатывает, жует и переваривает. Пусть.

Костя хотел что-то сказать, но не мог пошевелить языком. Во рту пересохло. Язык стал шерстяной, как валенок.

Они легли не раздеваясь. Костя звенел от страсти, как серебряный колокол, в который ударили. И вдруг, в самый неподходящий или, наоборот, в самый подходящий момент, он услышал внизу шаги. Шаги и голоса.

Костя замер как соляной столб. А Катя легко поднялась с дивана, застегнула свои медные пуговицы и сбежала вниз по лестнице.

Вернулась довольно быстро.

— Это соседи, — сообщила она. — Увидели, что дверь открыта, пришли проверить. Они следят, чтобы не залезли бомжи.

— Заботятся, — похвалил Костя.

— О себе, — уточнила Катя. — Если дом подожгут, то и соседи сгорят. Огонь перекинется по деревьям.

Катя скинула пальто и легла. Замерла в ожидании блаженства. Но Костя уже ничего не мог. Как будто ударили палкой по нервам. Все, что звенело, — упало, и казалось — безвозвратно. Так будет всегда. Вот так становятся импотентами: удар по нервам в минуту наивысшего напряжения.

Он сошел с тахты. У него было растерянное лицо. Ему было не до Кати и вообще ни до чего.

Он стоял и застегивал пуговицы на рубашке, затягивал пояс.

Катя подошла, молча. Обняла. Ничего не говорила. Просто стояла, и все. Косте хотелось, чтобы так было всегда. В любом контексте, но рядом с ней. Пусть опозоренным, испуганным — но рядом. Однако он знал, что надо отстраниться, отойти и валить в свою жизнь.