Можно и нельзя - читать онлайн книгу. Автор: Виктория Токарева cтр.№ 155

Рядом со мной на соседних весах — моя подруга Вика. Мы дружим с ней с первого класса. Она кажется мне самой умной и самой красивой. Дружба тоже должна включать в себя элемент восхищения. Если бы я Викой не восхищалась, то я не могла бы с ней дружить.

Вика взвешивает на весах сыр и масло. Ее очередь движется медленно, как будто застыла на одном месте.

У Вики сегодня отвратительное настроение, и она не намерена быть обаятельной. Ей не хочется быть обаятельной, а притворяться она не желает. Вообще притворяться — нехорошо. Но ведь покупатель не виноват в ее плохом настроении, и не надо втягивать его в свое настроение.

— Вовка подлец! — говорит мне Вика.

Вовкина подлость состоит в том, что он нашел себе другую девочку с немыслимой фамилией Альтер-Песоцкая. И они уже с этой Альтерой ходили на школьный «огонек», и все их видели.

— А что ему еще оставалось? — вступаюсь я за Вовку.

— Девушка, кефир свежий?

— Свежий, — отвечаю я и улыбаюсь.

Я отвечаю, а сама думаю про Вовку.

Вовка был центром и душой нашей компании. А теперь компания распадается. И это очень жаль. Настолько жаль, что даже не хочется ходить больше в школу.

Вовка любил Вику, и все знали об этом. А Вика Вовку не любила. И все тоже знали об этом. Вика ужасно гордилась своей победой и всячески ее демонстрировала.

Но на прошлом сабантуе по поводу дня рождения Хали (вообще он Халимовский) Вовка выпил чуть не целую бутылку вина и сказал, что помирает. И действительно, ушел в другую комнату, лег на диван и стал помирать. Губы у него посинели, ногти тоже посинели, он мелко задрожал и заклацал зубами.

На это никто не обратил никакого внимания, все веселились под маг, топали ногами, как стадо носорогов. Я сказала Вике, что Вовка помирает, но Вика решила, что он помирает из-за неразделенного чувства, и заплясала еще радостнее.

Тогда я села возле Вовки и стала плакать. Через какое-то время Вовка ожил, и я смогла спокойно уйти домой. Халя хотел меня проводить, но я не разрешила. Я хотела остаться одна.

Дома я все рассказала маме. Мама спросила:

— А ты где сидела, в голове или в ногах?

— У изголовья, — вспомнила я.

— А он видел, что ты плакала?

— Нет.

— Вот и напрасно, — сказала мама. — Надо было сесть у его ног. Тогда бы он видел.

— А зачем? — удивилась я. — Я плакала не затем, чтобы он видел. Мне просто было его жалко.

— Надо же… — сказала мама.

— Ничего не «надо же», — обиделась я. — Какие-то вы все…

— Вот чек, — напомнила женщина с челкой и подвинула мне чек.

«А почему она не на работе?» — подумала я о женщине, но спрашивать, естественно, не стала. Взяла чек и проверила сумму.

Вика рядом со мной заворачивала сыр в бумагу.

— А бумага, как картон, — сказала женщина с пронзительными глазами, та, что стояла недавно в моей очереди. Она заняла в обе сразу, для экономии времени. — Небось сто граммов весит. Только бы надуть…

Вика промолчала.

— Неужели нельзя в пергамент заворачивать? — не отставала женщина.

— А где я вам пергамент возьму? — спросила Вика. — Был бы, так и заворачивала.

Я внимательно следила за конфликтом, готовая вступиться в любую минуту.

— У меня такое чувство, как будто он плюнул мне в лицо, — сказала Вика мне, игнорируя свою недовольную покупательницу.

— И напрасно, — возразила я.

— Мне кажется, на меня все смотрят и показывают пальцем. Это ужасно.

— Что ужасно? Ты же его не любила?

— Но он был! Я ему верила! Он меня обманул!

Вика швырнула сыр, и он проехал по прилавку прямо до покупательницы с пронзительными глазами.

— Нахалка! — сказала она. — А еще молодая…

— Сами вы молодая, — ответила Вика, но это прозвучало как «сами вы нахалка».

Женщина стояла и не знала — обижаться ей или нет.

— Ну конечно, молодая, — мягко поддержала я Вику.

Женщина перевела на меня пронзительные глаза и решила, что при всех обстоятельствах, даже будучи нахалкой, лучше оставаться молодой. Она забрала свой сыр и отошла.

…Однако Вовка заметил тогда, что я плакала. Мало того, что он заметил, — это произвело на него сильное впечатление. На другой день он ходил подавленный от перевыпитого вина и от впечатления. А потом подошел ко мне и сказал:

— Нам надо поговорить.

— Давай, — согласилась я.

— Не сейчас. И не здесь.

— Почему?

— Потому, — объяснил Вовка. — Я тебе позвоню.

Я пришла домой. Села и стала ждать, глядя на телефон. Но Вовка не позвонил.

Я подождала до одиннадцати, а потом легла спать. И вот, когда я легла, он позвонил.

— А почему так поздно? — удивилась я.

— Звезды…

Я хотела пообижаться и покочевряжиться, но передумала. Стала торопливо одеваться.

— Ты куда? — спросила мама.

— Щас… — неопределенно ответила я.

Хлопнула дверью и сбежала вниз.

В небе действительно стояли звезды, и разговаривать в такой обстановке действительно не то, что в школьном коридоре.

Вовка стоял против моего парадного, ссутулившись, сунув руки в карманы, и без шапки.

Я подошла к нему. На его волосах и ресницах лежал снег.

— Я люблю тебя, — сказал Вовка.

У меня внутри что-то перевернулось от неожиданности и от торжественности.

— Я знаю тебя с первого класса, а увидел только вчера. Я не понимаю, как можно любить кого-то еще, кроме тебя.

Я молчала. Не знала, что сказать.

— Не отвечай! — приказал Вовка. — Не говори ничего. Подумай! А завтра мы поговорим.

Я вернулась домой.

— Ну что? — спросила мама. — Влюбился?

— А как ты догадалась? — растерялась я.

— Что ты собираешься делать?

— Я не знаю. А что надо делать?

— Тебе придется выбрать, — сказала мама.

— Между Вовкой и Викой? — спросила я.

— Нет. Между собой и собой. Какую ты себя выберешь?

— В каком смысле? — не поняла я.

Мама долго ничего не отвечала. Потом сказала:

— Бывает, в детстве упадешь с крыльца и не заметишь. А потом через десять лет горб вырастет. И умереть нормально не сможешь. Гроб круглый делать придется.

Я стащила сапоги и села на диван. Снег начал течь с волос по моему лицу.