Можно и нельзя - читать онлайн книгу. Автор: Виктория Токарева cтр.№ 121

Вышли на дорогу. По дороге шел Мишка Синицын, сутулый от усталости. Мишка весь день проработал в поле на тракторе, а сейчас возвращался домой.

— Ты чего? — спросил он у Таньки.

Танька прошла мимо него по дороге.

— Чего она? — спросил Мишка у Вероники.

— С летчиком поругались, — объяснила Вероника. — Ну ничего, мы ему тоже врезали. В милицию жаловаться полетел.

— А в милицию-то зачем? — не понял Мишка.

— А мы ему диверсию подстроили.

— Это как? — снова не понял Мишка.

— Выхлопную трубу забили тыквой. Он взлетел, а потом как грохнется, чуть глаза на колени не выскочили.

Вероника побежала догонять Таньку.

Мишка остался стоять, приспосабливая новость к своей нервной системе. Он не мог идти. Стоял и смотрел, как удаляется по дороге Танька. Видел ее горестную спину, склоненную в плаче светлую голову, ноги в разнообразных царапинах, как у подростка.

Мишке никто не мешал смотреть, и он стоял до тех пор, пока Танька не свернула с дороги и не скрылась за избой Маланьи.

Летчик набирал высоту, зажмурившись по привычке. В эти мгновения он чувствовал всегда одно и то же: животный страх.

«Животный страх» происходит вовсе не от слова «животное», как многие думают, а от слова «живот». Страх селится в животе и оттуда правит человеком.

Летчик испытывал это чувство всякий раз, когда отрывался от земли и земля уходила из-под ног.

Но сегодня все было по-другому. Летчик прислушался к себе: в животе под ребрами было совершенно спокойно, умиротворенно и даже беспечно. Он предположил, что весь страх, отпущенный природой одному человеку, он израсходовал час назад, когда падал вниз, потеряв управление. Но это было час назад. А сейчас он не чувствовал ничего.

Летчик приоткрыл один глаз и посмотрел вниз. Земля была зеленая и веселая. Он не поверил себе и открыл второй глаз. Было снова совсем не страшно и очень красиво.

Летчик потянул на себя ручку управления, набирая высоту. С этой высоты уже можно было догадаться, что Земля круглая.

— Не боюсь, — снова удивился он. — Не боюсь! — крикнул он птицам.

Поднял лицо к близкому солнцу и крикнул в самое солнце:

— Не боюсь!

Солнце подрагивало лучами, будто радовалось вместе с летчиком. Вертолет витиевато шел в голубом небе, как гигантская радостная стрекоза.

Бабка Маланья сидела в своем дворе под вишней и пела на мотив «страданий»:

А у тебя, ну правда, Вань,

Твои друзья такая пьянь,

Такая пьянь, такая рвань,

Ну правда, Вань…

Председатель колхоза Мещеряков и «золотоискатель» по фамилии Чиж стояли посреди двора и слушали Маланьино народное творчество.

Во двор вошел Мишка, присоединился к слушателям.

— Бабушка, — деликатно перебил Чиж, — а теперь что-нибудь старинное спойте, пожалуйста. То, что ваша мама пела или бабушка, например.

— Так это и есть старинное, — возразила Маланья. — Это мой дед еще пел…

— Нет, бабушка. Это современное. Это слова Высоцкого.

— Так, может, мой дед его и знал.

— Вспомни что-нибудь еще, баба Маланья, — попросил Мещеряков. — Подумай и вспомни.

— Щас вспомню, — пообещала Маланья и задумалась.

— Владимир Николаевич, — тихо спросил Мишка, — вот если у вертолета выхлопную трубу законопатили и вертолет упал. Что будет?

— Кому? Вертолету?

— Да нет. Тому, кто законопатил.

— Что будет? Посадят.

— На сколько?

— Лет на десять.

— За что?

— Как — за что? Покушение на убийство и порча государственного имущества.

— Вспомнила! — сказала Маланья и заголосила на тот же мотив: — «Свистят, как пули у виска! Мгновения, мгновения!..»

— Это из Штирлица, — узнал Мещеряков.

Николай Канарейкин вошел во двор, открыв ногой калитку.

Посреди двора стирала Вероника.

— Где твоя сестра? — грозно спросил Николай.

— В сарае.

Николай подошел к сараю. Там было заперто.

— Таня! — позвала Вероника. — Тебя папа зовет!

Николай хорошо дернул дверь. Дверь распахнулась.

На сене с распущенными по плечам волосами, как сестрица Аленушка, сидела скорбная Танька.

— А ну встань!

Танька поднялась.

— Раздевайся! — приказал Николай.

— Зачем? — спросила Танька и стала расстегивать кофточку.

— Наголо? — поинтересовалась Вероника.

— И ты тоже! Раздевайся! — заорал Николай на Веронику.

Вероника живо стащила через голову свои ситцевые одежонки. Скинула с ног сандалии.

Николай собрал платья и туфли и зашагал в избу.

Войдя в избу, Николай открыл шкаф и снял с плечиков весь девчоночий гардероб. Затолкал в большой сундук. Повесил сверху замок. Запер. Спрятал ключ в карман.

— Чего это ты делаешь? — В комнату вбежала жена Лялька.

— А ты помалкивай! А то и твои запру! Вырастила вертихвостку. За парнями бегает! Милиция удержать не может!

Николай выскочил во двор. Лялька за ним.

Девочки стояли жалкие, в одних трусиках и лифчиках. Жались к стене сарая.

Лялька всхлипнула.

На шум появился дед.

— Чего случилось-то? — спросил дед Егор.

— Из дома ни на шаг! В сарай! — Николай выкинул руку полководческим жестом.

— Чего это я в сарай пойду? — огрызнулась Танька. — Что я, корова?

— Ты как с отцом разговариваешь?!

Николай подошел к дочери и влепил Таньке затрещину Вероника завизжала, будто ее режут.

Против дома стали останавливаться любопытные.

— Ты чего это разорался? — спокойно спросил дел Егор.

— А ты не лезь! — приказал Николай. — Развел демократию! Вот тебе результат!

Дед подумал и врезал Николаю по шее, да так, что тот пробежал вперед несколько шагов.

И самое ужасное заключалось в том, что все это видели.

Николай сильно заморгал, чтобы не заплакать. Потом крикнул деду Егору:

— У меня, между прочим, четыре медали и орден за трудовые заслуги!.. А! Делайте, что хотите…

Махнул рукой. Залез в сарай и заперся.

— Ну, вот, — на глазах у Ляльки выступили слезы. — Ушел… Довели человека! — Она зарыдала в голос.