Когда король губит Францию - читать онлайн книгу. Автор: Морис Дрюон cтр.№ 68

И тут я крикнул:

– Идите вы оба к дьяволу! Добром это не кончится!

Вот какие слова, последние слова, я крикнул моему племяннику Роберу. И до сих пор упрекаю себя за это, сурово упрекаю!

Трудно, очень трудно описывать битву, не только когда сам там не был, но даже когда участвовал в ней лично. Особенно если получается такая неразбериха, как в битве при Мопертюи... Мне о ней рассказывали через несколько часов после того, как бой закончился, но рассказывали чуть ли не на двадцать различных ладов, ибо каждый видел ее только своими глазами, и главным для рассказчика было то, что делал именно он. Если послушать, скажем, тех, кого разбили, то произошло это лишь по вине тех, кто дрался с ними рядом, а те, что дрались рядом, утверждали обратное.

Единственное, что не подлежало сомнению,– это то, что после моего отъезда из французского лагеря оба маршала, по обыкновению, сцепились. Коннетабль, герцог Афинский, осведомившись у короля, не угодно ли будет тому выслушать его мнение, начал приблизительно в таких выражениях:

– Сир, ежели вы и впрямь хотите, чтобы англичане сдались на вашу милость, почему бы не подождать, когда у них истощится провиант? Ибо позиция их сильна, но они не смогут долго продержаться, будучи слабы телом. Их окружили со всех сторон, и, если они попытаются выбраться через единственный оставшийся у них проход, через который мы можем на них напасть, мы разобьем их без труда. Раз мы уж прождали один день, почему бы нам не прождать еще один или два, тем паче что с каждым часом наши силы растут, так как подтягиваются отставшие.

И маршал Клермон поддержал его:

– Коннетабль правильно говорит. Подождав немного, мы выиграем все и ничего не проиграем.

Вот тут-то и вспылил маршал Одрегем: откладывать, вечно все откладывать! Надо было еще вчера вечером с ними разделаться!

– А теперь кончится тем, что вы дадите им улизнуть, как то бывало уже не раз. Посмотрите, какая там у них идет возня. Они продвигаются ближе к нам, чтобы закрепиться ниже по склону, и таким образом подготовят себе лазейку для бегства. Можно подумать, Клермон, что вы не горите желанием вступить в бой и что вас смущает близость англичан.

Ссора маршалов, так или иначе, должна была произойти. Но нужно же было выбрать для нее столь неподходящий момент! Не такой человек был Клермон, чтобы снести подобные оскорбления. И он ловко, как при игре, отбил мяч.

– А вы, Одрегем, проявите нынче свою доблесть лишь в том случае, ежели упретесь мордой вашего коня в репицу моего!

Вслед за чем он собрал рыцарей, которых должен был вести на штурм, велел подсадить себя в седло и отдал приказ идти в атаку. Одрегем тотчас же последовал его примеру, и, прежде чем король или коннетабль успели отдать команду, уже начался штурм. Но рыцари устремились на врага не одновременно, как было решено заранее, а раздельно, двумя отдельными отрядами, причем со стороны могло показаться, будто обоим военачальникам не столько важно прорвать вражеские укрепления, сколько держаться подальше друг от друга или же, напротив, преследовать друг друга. Коннетабль, в свою очередь, велел подать ему копье и бросился за маршалами в надежде вернуть их.

Тут уж и король скомандовал всему своему войску идти в атаку. И все рыцари двинулись на неприятеля пешим строем, неуклюже передвигая ноги под грузом пятидесяти, а то и шестидесяти ливров железа, взваленного им на плечи, и медленно поползли по полю к склону холма, по которому взбирались всадники. И пройти-то им надо было всего шагов пятьсот...

А принц Уэльский, заметив сверху, что французы двинулись на них, крикнул:

– Добрые мои сеньоры, нас мало числом, но не страшитесь этого! Ни доблесть, ни победа не даются сами собой тому, кто превосходит другого числом, а приходят они к тому, кому восхочет послать ее Господь. Ежели нас разобьют, никто не посмеет сказать о нас худого, а ежели нынешний день будет к нам благосклонен, нас прославят во всем мире!

Земля у подножия холма уже тряслась от топота множества ног; валлийские лучники, преклонив одно колено, выстроились за палисадом из заостренных кольев. И вот засвистели, запели стрелы...

Первым делом маршал Клермон решил атаковать части Солсбери и кинулся на палисад, надеясь пробить в нем брешь. Но град стрел остановил штурмующих. Оставшиеся в живых рассказывали мне потом, что такой ожесточенной стрельбы они еще никогда не видывали. Лошади, которых пощадили стрелы, напарывались на острые колья, за которыми укрывались валлийские лучники. А за последним палисадом французов поджидали ратники, вооруженные ножами и крючьями – грозным оружием, наподобие трезубца, которым захватывали всадника за кольчугу, а то и прямо за живое мясо и сбрасывали с седла... острием раздвигали у поверженного воина кольчугу в паху или под мышкой, а серповидным ножом раскраивали шлем... Маршала Клермона убили одним из первых, и почти никому из его отряда не удалось вклиниться в английские позиции. Все полегли на той дороге, идти по которой советовал Эсташ де Рибмон.

Вместо того чтобы поспешить на помощь Клермону, Одрегем с умыслом оторвался от него, желая обойти англичан со стороны Миоссона. Но тут он напоролся на войско графа Варвика, лучники которого уготовили ему ту же участь, что ратники Солсбери маршалу Клермону. Вскоре распространилась весть, что Одрегем ранен и взят в плен. А о герцоге Афинском вообще не было ни слуху ни духу. Он просто исчез во время рукопашной схватки. За несколько минут на глазах французов погибли трое их военачальников. Начало, что и говорить, малообнадеживающее. Но убито или отброшено назад было всего три сотни человек, а армия Иоанна насчитывала двадцать пять тысяч, и эти двадцать пять шаг за шагом продвигались вперед. Король взгромоздился на своего боевого коня и наподобие статуи возвышался над этим безбрежным морем доспехов, медленно текшим по дороге.

Но тут французам, как ни странно, преградил путь обратный поток. Уцелевшие после штурма рыцари маршала Клермона, откатываясь от смертоносных палисадов, не смогли сдержать лошадей, да и сами тоже от страха потеряли рассудок и врезались прямо в войско герцога Орлеанского, опрокидывая, как пешек, собственных своих рыцарей, которым и так мучительно давался каждый шаг. О, конечно, они опрокинули не так уж много: человек тридцать – пятьдесят, но те, в свою очередь, падая, увлекали за собой следующих.

Так началась паника среди рыцарей герцога Орлеанского. Первые ряды, стараясь уклониться от напора, беспорядочно теснили задних, а эти задние не знали ни почему передние отступают, ни кто на них напал; и через несколько мгновений около шести тысяч человек обратились в бегство. Им непривычно было биться пешими, разве что на рыцарских потехах, один на один. А здесь, задыхаясь под тяжелыми доспехами, с трудом передвигая ноги, почти ничего не видя из-под спущенных забрал, они вообразили, что уже пришел их конец. И все бросились наутек, хотя враг был еще далеко. Удивительное все-таки дело – французское войско, отступающее под напором своих же французов!

Люди герцога Орлеанского, да и сам герцог, отдали таким образом территорию, на каковую противник вовсе и не покушался. Отступающие укрылись за армией короля, но большинство бежало, если можно было назвать это бегством, прямо к лошадям, которых держали под уздцы их слуги, хотя никто и ничто не гнало этих гордых вояк, кроме страха, а страх они нагнали на себя сами.