Когда король губит Францию - читать онлайн книгу. Автор: Морис Дрюон cтр.№ 22

А две недели спустя в Лувре снова состоялась торжественная церемония примирения тестя с зятем, разумеется, в присутствии обеих вдовствующих королев, мадам Жанны и мадам Бланки... «Сир, кузен мой, перед вами наш племянник и брат, за которого просим мы во имя любви вашей к нам...» И вновь широко открываются объятия, и снова примирившиеся лобызают друг друга в щеку, еле удерживаясь, чтобы не вцепиться в нее зубами, и снова клянутся, что все прощено и впредь обоих свяжет честная дружба...

Ах да, я совсем забыл сказать вам еще одну вещь, а она имеет немаловажное значение. В число лиц, составлявших почетную свиту короля Наваррского, король Иоанн включил и своего сына, дофина Карла, которого загодя назначил главным наместником Нормандии. От Водрея на Эре, где кузены пробыли четыре дня, путь на Париж они держали вместе. Впервые в жизни они так тесно общались, скакали так долго рядом, так задушевно беседовали в часы дорожного безделья, обедали за одним столом и спали бок о бок. Его высочество дофин был полной противоположностью Карлу Наваррскому: первый долговязый, второй коротышка; первый медлительный, а второй живчик; первый молчальник, а второй болтун. И первый, кроме того, на целых шесть лет моложе второго и во многих отношениях почти ребенок. К тому же дофин страдал недугом, вернее сказать, был полукалекой: стоило ему поднять какой-нибудь даже не слишком тяжелый предмет или крепко сжать пальцы в кулак, как правая рука его тут же распухала и становилась ярко-фиолетовой. Родители зачали его в слишком юном возрасте, и к тому же оба только-только оправившись от болезни, что и сказалось на ребенке.

Но не делайте из моих слов поспешных заключений, хотя многие, начиная с самого короля Иоанна, считают, что дофин дурачок какой-то и что будет он плохим правителем. Я тщательно изучил его гороскоп... Помню, как сейчас, было это 21 января 1338 года. Солнце еще находилось в созвездии Козерога, прежде чем войти в созвездие Водолея... А рожденные под знаком Козерога рано или поздно восторжествуют, если только они к тому же наделены разумом. Озимые посевы всходят медленно... Я лично готов скорее ставить на этого принца, чем на всех прочих, тех, кто наделен привлекательной внешностью. Если он сумеет избежать великих опасностей, которые угрожают ему в юности,– а он их уже избежал, правда, самое худшее еще впереди,– он сумеет еще показать себя настоящим правителем. Но надо признаться, что внешность не располагает к нему людские сердца...

Ох, смотрите, ветер совсем разбушевался, да и ливень начался. Будьте добры, Аршамбо, опустите еще и те шелковые занавески. Лучше болтать в темноте, чем мокнуть при свете. И нынче вечером непременно скажите Брюне, чтобы он накрыл мои носилки вощеной тканью поверх этих расписных тканей. Знаю, лошадям будет тяжелее. Ну ничего, станем чаще их менять...

Да, скажу вам, я без труда представляю себе, как его высочество Наваррский во время пути из Водрея в Париж – а Водрей расположен в самом, пожалуй, красивом уголке Нормандии, и король Иоанн пожелал превратить его в одну из своих резиденций: по слухам, там возвели нечто великолепное, сам-то я не видел, но знаю, что казне это обошлось недешево: стены сплошь расписаны золотом,– воображаю, как его высочество Карл Наваррский с его велеречивостью и величайшей способностью легко заводить себе друзей, как старался он очаровать Карла Французского. Молодость охотно берет себе образец для подражания. И как притягателен был для дофина этот дорожный спутник старше его на шесть лет, притом столь обаятельный юноша, который объездил чуть ли не всю Францию, столько навидался, столько натворил, разболтал ему кучу секретов и так забавно высмеивал королевский двор... «Ваш батюшка, наш король, очевидно, изображал меня вам совсем не таким, каков я есть на самом деле... Будем же союзниками, будем друзьями, будем по-настоящему братьями; ведь мы действительно с вами братья...» И дофин, которому было лестно, что его кузен такой искушенный, несмотря на юные свои годы, уже правивший королевством, и притом такой приятный в обращении, не устоял и без труда был покорен Наваррским.

Их близость в дальнейшем сыграла свою пагубную роль и стала впоследствии причиной многих бед и распрей.

Но если не ошибаюсь, моя свита строится. Откиньте чуточку занавеску... Ага, уже видно предместье. Значит, въезжаем в Шатору. Не думаю, чтобы здесь нас встречали толпы народа. Надо быть слишком уж заядлым христианином или слишком заядлым зевакой, чтобы мокнуть в этой жиже, лишь бы поглазеть на носилки кардинала.

Дороги в Берри издавна считались чуть ли не самыми скверными во всей Франции. И видно, война их не улучшила. Эй, Брюне, Ла Рю! Ради всего святого, велите остановить наш поезд. Я отлично понимаю, что всем не терпится поскорее добраться до Буржа. Но все-таки это еще не причина, чтобы меня, как зернышко перца, размололо на куски в этом ящике. Остановите, остановите совсем! А главное, остановите головных. Вот так, хорошо... Нет, лошади мои здесь ни при чем. А при чем вы все, потому что несетесь во весь опор, скачете, словно вам подложили под седло пучок горящей пакли... А теперь сделайте милость, можете пустить лошадей, но только смотрите, чтобы меня везли шагом, как и подобает везти кардинала. А иначе я заставлю вас засыпать впереди дорожные ухабы.

Совсем мне все кости переломают эти зловредные дьяволы, а чего ради? Чтобы лечь в постель на час раньше! Наконец-то дождь угомонился... Смотрите, смотрите, Аршамбо, еще одна сожженная хижина. Англичане играючи дошли до предместий Буржа, сожгли их и даже послали часть своих войск к стенам Невера.

А сказать вам правду, Аршамбо, я не слишком пеняю на уэльских лучников, ирландских рубак и на всю прочую эту голь, которую принц Уэльский посылает на такие дела. Это просто бедняки, которым забрезжила надежда удачи. Они нищие, невежественные люди, и обращаются с ними без церемонии. В их представлении воевать – это грабить, вволю жрать и разрушать все на своем пути. Они видят, как бегут при их появлении поселяне, таща на себе и за собой с десяток ребятишек, и все это с воплями: «Господи, помоги! Англичане, англичане!» А для виллана нет слаще, чем напугать другого виллана! Вот тут-то они чувствуют себя по-настоящему сильными. С утра до ночи они жрут курятину и жирную свинину; утоляя жажду, дырявят подряд все бочки с вином, а то, чего не могут доесть или допить, уничтожают перед уходом. Забирают лошадей для ремонта собственного конского поголовья, режут по пути в хлевах все, что мычит и блеет. И потом с пьяными рожами и черными руками с гоготом швыряют зажженные факелы в мельницы, амбары – словом, на все, что может гореть. Ах, до чего же радостно, согласитесь сами, такому вот воинству, состоящему из деревенщины и гуляк, повиноваться подобным приказам. Они словно шкодливые дети, которым не только разрешают шкодить, но даже поощряют за это...

И в равной мере я не держу обиды на английских рыцарей. В конце концов, они не у себя дома, их призвали на войну. А Черный Принц дает им превосходный урок и пример грабежа. По его приказу ему тащат все золотые изделия, все изящные вещицы из серебра и слоновой кости, самые дорогие ткани, и этим добром они набивают свои повозки или награждают своих военачальников. Лишать последнего имущества ни в чем не повинных людей, щедро одаривая своих дружков,– вот оно величие этого человека!