Маленький, большой - читать онлайн книгу. Автор: Джон Краули cтр.№ 40

Вайолет заметки о них

А ниже — слово, которое часто встречалось в бессвязных дневниках деда:

tacenda [7]

Что дальше? Вайолет провернула валик и напечатала:

они не хотят нам добра

Подумала немного над этой строкой и добавила ниже:

но не хотят и вреда

Она имела в виду, что им все безразлично и что их заботы никак не связаны с нашими: дарят ли они подарки (а они дарят), подталкивают к заключению брака или подстраивают несчастный случай (а это бывало), выслеживают и ждут (замечены и в таком) — ничто из всего этого не замышлялось с целью помочь или повредить смертным. Мотивы у них были исключительно свои собственные, если таковые вообще имелись — Вайолет казалось иногда, что мотивов у них не больше, чем у камней или времен года.

они созданы а не рождены

Подперев щеку рукой, Вайолет перечитала написанное и сказала: «Нет». Аккуратно забив иксами слово «созданы», она надписала сверху «рождены», затем уничтожила слово «рождены» и вместо него надписала «созданы», однако тут же поняла, что исправленный вариант ничуть не правдивее прежнего. Все без толку!

Могла ли ей явиться хоть какая-то мысль о них без другой, противоположной, но столь же верной? Вайолет перевела строку и, вздохнув, напечатана:

нет двух одинаковых дверей к ним

Это ли она хотела сказать? Она хотела сказать: то, что служит дверью для одного человека, не может служить для другого. Она также хотела сказать: любая дверь, в которую входят, захлопывается навсегда, даже вернуться через нее уже нельзя. Она хотела сказать: нет двух дверей, которые вели бы в одно и то же место. Она хотела сказать, что вообще-то никаких дверей, ведущих к ним, нет. И все же: на верхнем ряду клавиатуры Вайолет обнаружила звездочку (она и не подозревала, что у пишущей машинки есть знак сноски) и пометила ею последнюю строчку, которая теперь выглядела так:

нет двух одинаковых дверей к ним*

А ниже напечатала:

*но дом это дверь

Строчки заполнили уже весь листок, и Вайолет вынула его из машинки, чтобы перечитать написанное. Перед ней лежал конспект отдельных глав последнего издания «Архитектуры» — лишенный волнуемых ветром драпировок пояснений и обобщений, жалкий и неприкрашенный, от которого было не больше пользы, чем всегда. Вайолет медленно скомкала листок, думая о том, что ничего не знает, кроме одного: судьба, которая ждет ее и всех остальных, ждет их именно здесь (почему у нее не выговаривалось, откуда ей это известно?), и оттого они должны держаться за Эджвуд и никуда далеко отсюда не уезжать; она сама, во всяком случае, никогда больше его не покинет. Это была дверь, важнейшая из всех дверей: волей случая или умышленно, дом Как-то стоял на самом краю или рубеже пространства Где-то Еще, и в итоге он окажется последней дверью на этом пути. Еще долго-долго дверь будет стоять распахнутой, затем в течение еще какого-то срока ее можно будет отворить или отпереть, если у вас есть ключ; но наконец наступит время, когда она захлопнется навсегда и вообще перестанет быть дверью; и Вайолет очень не хотелось, чтобы кто-то из тех, кого она любит, остался в ту пору снаружи, за порогом.

Что тебе хочется больше всего

Южный ветер, по утверждению «Удильщика», загоняет наживку прямиком в рыбий рот, однако у Августа дело не ладилось: отлично насаженными на крючок приманками никто не соблазнялся. Эзра Медоуз был уверен, что рыба лучше клюет перед дождем; старый Макдональд всю жизнь упорно это отрицал, а Август убеждался, что бывает и так, и эдак: лучше всего рыба клюет на комаров и москитов, которых нужно наживлять так, чтобы казалось, будто по воде плывут пылинки, увлекаемые в глубину перепадами давления («Переменно», свидетельствовал двуличный барометр Джона), а все «джеки скотты» и «александры» Августа никуда не годились.

Впрочем, о рыбалке он думал мало. Август пытался, вроде как пытаясь и не пытаться, увидеть или подметить, вроде бы не видя и не подмечая, какой-нибудь знак или ключ к некоему посланию; стараясь вспомнить, он в то же самое время старался забыть о том, что забыл, каким образом обычно появлялись подобные знаки или ключи и как он обычно их растолковывал. Ему следовало также постараться не думать: «Это — сумасшествие» и не думать о том, что поступает так только ради своей матери. И та, и другая мысль испортят все, что может произойти. Над поверхностью воды резвился, хохоча, беззаботный зимородок: его яркое оперение переливалось на солнце всеми цветами радуги, хотя подкрадывающийся вечер уже затемнил поток. Я не сумасшедший, повторил про себя Август.

Сходство между рыбалкой и другим его предприятием заключалось в том, что где бы на берегу ты ни стоял, казалось: вон там, чуть подальше, где поток обегал камни узкими струями, за поникшими ветвями ив, находится то самое, наиподходящее место, куда вас всегда тянуло. Это ощущение нисколько не ослабевало, даже если, поразмыслив, вы осознавали, что наиподходящим местом было как раз то, где вы стояли пару минут назад, бросая долгие страстные взгляды туда, где стоите теперь, и мечтали оказаться среди нескончаемой игры пятнистой светотени, под которой теперь находитесь, ну и что из того; и не успел Август уяснить, что желания его сосредоточены, так сказать, на отрезке между Там и Здесь, как леска сильно натянулась, и удочка, которую он в рассеянности держал кое-как, чуть не вырвалась у него из рук.

Август вздрогнул от испуга, как, должно быть, вздрогнула и рыба, неуклюже подсек добычу, не без борьбы вытащил ее из воды и ухватил руками. Тени деревьев растворялись в вечернем сумраке; пойманная рыба смотрела на него с тупым изумлением, как смотрит любая пойманная рыба; Август извлек крючок, сунул большой палец в костистый рот рыбы и точным движением сломал ей хребет. Когда он вынул палец, тот был испачкан слизью и холодной рыбьей кровью. Не долго думая, Август сунул палец себе в рот и пососал его. Зимородок, как раз совершавший очередной беспечный пируэт, окинул Августа взглядом и, с хохотом стрелой промчавшись над водной гладью, устроился на высохшем дереве.

Положив рыбу в плетеную корзинку, Август выбрался на берег и сел в ожидании. Он был уверен: зимородок потешался именно над ним, а не над миром вообще: хохотал саркастически, мстительно. Хотя, возможно, думал Август, я и вправду смешон. В длину рыба не превышала и семи дюймов: едва хватит на завтрак. Итак, что дальше?

— Если бы мне пришлось питаться одной рыбой, — произнес Август, — я бы отрастил клюв.

— Следует молчать, пока к тебе не обратятся, — сказал зимородок. — Существуют же правила приличия, к твоему сведению.

— Извините.

— Сначала говорить буду я, — продолжал зимородок, — а ты — недоумевать, кто же это с тобой беседует. Потом ты поймешь, что это я; потом взглянешь на свой палец и на пойманную рыбу, сообразишь, что лизнул ее кровь, и тебе стал понятен язык живых тварей; вот тогда мы и поговорим.