Маленький, большой - читать онлайн книгу. Автор: Джон Краули cтр.№ 171

После долгого — бесконечно долгого, поскольку он не сохранился в памяти — промежутка времени Джордж, с оцарапанными коленями и бессильно повисшими от усталости руками, выбрался на край ущелья. Справа и слева от него торчали, как коленки, две скалы, а вокруг простиралась небольшая поляна, усеянная цветами. Вблизи высился, как стража, ряд деревьев. За ними уже можно было различить плетеную изгородь и один-два дома, а также дымок из трубы.

— Ну вот, — отдуваясь, произнес Джордж, — ну вот.

Недалеко на поляне стоял ягненок; это его жалобный голос слышался Джорджу, а не собственное потерянное сердце. Животное запуталось в зарослях дикого шиповника и, пытаясь освободиться, лишь сильнее себя ранило.

— Ну-ну, — сказал Джордж. — Ну-ну.

— Бя-я, бя-я, — откликнулся ягненок.

Джордж высвободил хрупкую черную ножку, ягненок неуклюже шагнул вперед, не переставая жалобно блеять. Он был новорожденный, непонятно как потерявший мать. Джордж приблизился, схватил ягненка за ноги и (как кто-то, кого он видел, но забыл где) взвалил себе на шею, удерживая за слабо брыкавшиеся копытца. Вместе с животным (повернувшим свою глупую печальную мордочку, чтобы взглянуть ему в глаза), он направился туда, где за каймой деревьев виднелась в плетеной изгороди калитка. Она была открыта.

— Ну вот, — произнес Джордж перед калиткой. — Ну вот. Вижу, вижу.

Ибо картина была вполне ясной: ветхий домишко с выступающими окнами, хлев, сарай для коз; огород, недавно засаженный овощами, в котором как раз копался какой-то смуглый коротышка (завидев Джорджа, он бросил инструмент и скрылся, что-то бормоча). Был здесь колодец, погреб для корнеплодов, поленница и чурбан с торчавшим из него топором. В загоне толкались голодные овцы, задиравшие морды в ожидании корма. И со всех сторон эту небольшую поляну созерцал сверху Дикий Лес, безразличный и темный.

О том, как он сюда добрался, Джордж знал не больше, чем о том, откуда вышел, но зато стало понятно, где он находится. Он находился дома.

Джордж опустил ягненка в загон, и тот поскакал туда, где его ждала ворчавшая мать. Джордж желал вспомнить хотя бы немногое, но, черт возьми, его жизнь была чередой колдовских видений или состояла из видений, вложенных одно в другое. Он уже слишком состарился, чтобы терзаться раздумьями, когда это переменилось. То, что он видел, было достаточно реально.

— Что за черт, — произнес Джордж. — Что за черт, это живое. — Он обернулся, чтобы закрыть калитку в заборе, задвинул засов и, как хороший хозяин, для надежности подергал, дабы прочнее отгородиться от Дикого Леса и его обитателей, а потом, отряхнув руки, зашагал к своей двери.

На пустом месте

Небо, шевелилась мысль в самой глубине мозга Ариэл Хоксквилл, небо, размером не больше подушечки пальца. Сад на острове Бессмертных, долина, месте где все мы вечные монархи. Ритмичные покачивания и стук поезда заставляли мысль вновь и вновь двигаться по кругу. Хоксквилл не принадлежат к тем, на кого движение поезда действует успокаивающе — напротив, оно ее ужасно раздражало. Хотя равнинный пейзаж за окном уже светлел в ожидании близкого рассвета, тусклого и дождливого, она еще не смыкала век. При посадке в поезд она объявила, что удаляется на покой, но с единственной целью — до поры до времени не встречаться с президентом. Пожилой любезный проводник пришел убрать ее постель, и Хоксквилл отослала его прочь, однако затем, окликнув, попросила принести бутылку бренди и позаботиться, чтобы никто ее не беспокоил.

— Стало быть, постель застилать не нужно, мисс?

— Нет. Это всё.

Где президентские приближенные откопали этих кротких и сгорбленных чернокожих? Такие древние и медлительные прислужники были редкостью даже во времена ее детства. А где, кстати, Президент находит такие большие старинные вагоны и колеи, по которым до сих пор можно ездить?

Хоксквилл налила себе бренди, нервно скрипя зубами и чувствуя, что даже самые устойчивые дома ее памяти поколеблены этой тряской. Более чем когда-либо ей нужно было мыслить ясно, полно и никак не кругами. В багажной сетке вверху напротив лежала сумочка из крокодиловой кожи с картами.

Небеса глубоко внутри, сад на острове Бессмертных. Да, если это действительно так и существуют небеса или какое-нибудь подобное место, то с уверенностью о них можно сказать только одно: помимо прочих восхитительных свойств, они должны быть еще и просторней, чем обычный мир, который мы ради них покидаем.

Просторней: не столь ограниченное небо, не столь доступные горные вершины, более глубокие моря, где бесполезен лот.

Но Бессмертные тоже должны спать, размышлять, совершать духовный моцион и искать внутри своих небес небеса еще меньше. И эти небеса, если они существуют, должны быть еще шире, безграничней, выше, глубже, чем те, первые. И так далее… «И безмернейшая точка, центр, бесконечность — Волшебное Царство, где гигантские герои одолевают в седле бескрайние пространства и переплывают безбрежные морские просторы, где нет предела возможностям, — эта окружность настолько мала, что вообще не имеет дверей».

Да, старик Брамбл был прав (разве что грешил упрощением или, наоборот, усложненностью) со своими внутренними иными мирами, к которым прилажены двери. Нет, не два мира: старой бритвой Оккама Хоксквилл перерезала горло этой идее. Только один мир, но разные формы, да и что такое, в сущности, «мир»? Тот, который она видела по телевизору, «Мир Где-то Еще», мог без умножения сущностей уместиться в этот, он был не толще молекулы, однако цельный. Это была просто другая форма, художественный вымысел.

И схожей с вымыслом, с игрой «понарошку» была страна, куда родственники приглашали Хоксквилл, а вернее, говорили, что она должна совершить туда путешествие. Да, путешествие, ибо, если это была страна, попасть туда можно было только одолев дорогу.

Все это было достаточно ясно, но что толку.

Ибо китайские небеса и воображаемые страны сходствовали между собой в том, что, каким бы путем вы туда ни попали, выбирали этот путь вы сами. Собственно, почти во всех случаях такое путешествие требовало бесконечной подготовки и железной воли — по крайней мере, железной силы воображения. И какое это имело отношение к форме бытия, которая, вопреки воле этого мира или же без его ведома и согласия, оккупировала его часть за частью, захватывая фантазию архитектора, пентакль городов, трущобный квартал, плафон Вокзала — саму Столицу? Которая нападала на обитателей этой, обычной формы и уносила их прочь — или, накрывая их приливом своего собственного существования, насильственно их поглощала? Она называла эту форму Священной Римской империей, но была не права. Император Фридрих Барбаросса был всего лишь обломком, несомым этой волной по водам Времени; его сон был нарушен, как рушатся могилы под напором прилива, и как уносит наводнение мертвецов, так и его несло куда-то еще.

И унесет, если его не сумеет направить она, Хоксквилл, не желавшая очутиться в неведомом месте под властью неведомых правителей, которые могли быть очень недовольны ее попыткой взбунтоваться. Переманить его на свою сторону, как переманивают тайного агента те, за кем он шпионит. Ради этого она украла карты. С их помощью она сможет направлять императора или, по меньшей мере, урезонивать его.