Тень Земли - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Ахманов cтр.№ 73

Странная смерть Трясунчика, странный сон, сморивший охранников в банке, вскрытые двери, похищенные песюки… Может, зря он грешил на Хайме?.. Хайме жаден, однако не глуп… стар, но тверд и жесток, умеет обуздывать жадность своих отморозков… И кто бы из них ни залез в казну – хоть родичи, хоть сыновья! – Хайме не стал бы церемониться.

Живо на крюк – и в яму!

Но двери вскрыли, а стражей усыпили. Странно! В свете всего перечисленного атака на Хорхе тоже казалась странной. Груды убитых, Хорхе – позор и убытки, а нападающим – ничего. Ни выгоды, ни передела. Хотели пугнуть? Но кто и зачем? Ежели небесный гость, то как он набрал людей? Вернее, не «как» – «шестерки» всегда найдутся! – а на какие деньги? Даром никто не пойдет воевать, тем более – с крокодильерами.

Дон Грегорио вдруг судорожно сглотнул, стиснув крохотную пульку. Деньги! Песюки! Вот так Хайме, ума палата. Прав, старый хрыч, прав! Как он говорил? Деньги для того крадут, чтоб потратить с удовольствием и толком. Жди, найдется след. Вот и нашелся! С толком потрачены денежки, и следов хватает, начиная с Трясунчика!

Большой умелец сработал, мелькнуло в голове. Поп из Пустоши, брат Рикардо, Ричард Саймон, «железный Кулак», отстрельщик с небес. Оборотень! Чего же он хочет? Понятно, запугать – но с какой целью?

Губы Грегорио Живодера растянулись в жестокой усмешке. Пугать и мы умеем, подумал он, придвинул лист с донесением и прочитал: «…Прыщ… служит верно. устроить засаду… проследить…»

Усмешка сделалась шире. Верно мыслит капитан-кайман со своей кайманьей колокольни, но у донов пути извилистей, чем у бугров. Потому они и доны! Скажем, следить… К чему следить? Если Ричард Саймон – тот же поп из Пустоши, так и следить незачем. Здесь он не в пустошах пасется, вокруг него – людишки, ублюдки, стукачи. Сами явятся и доложат, собственно, уже явились. Этот его связной из монтальванов-ских «шестерок», что бегает к Прыщу… Этот заговорит, если взяться за дело умеючи. А отчего ж не взяться? На звездах – свои умельцы, у нас – свои. К примеру, тот же Карло Клык.

Все еще усмехаясь, дон Грегорио потянулся к телефону.

Вот Путь Смятого Листа: ты немощен, как одряхлевший коршун, ты – гниющие листья под ногами врагов, ты – иссякший ручей, камень, растертый в прах. Стань жалким червем, поникшей травой, раздавленным насекомым; не показывай своей силы, ибо враг, разгадавший ее, уже наполовину выиграл сражение.

Из Поучений Чочинги Крепкорукого

Спина Ричарда Саймона, обтянутая рубищем, ссутулилась, глаза слезились, руки, связанные крест-накрест, бессильно повисли, босые ноги дрожали на каждом шагу, кожу на шее и лице избороздили морщины. Вдобавок она была подкрашена ореховым соком, и это обстоятельство, вкупе со всем остальным, делало Саймона старше лет на тридцать. Если б Чочинга увидел его, то был бы доволен учеником: сейчас Дик Две Руки походил не то что на смятый лист, а на щепотку кладбищенского перегноя, которой предстояло в самом скором времени вернуться туда, откуда ее извлекли.

Под присмотром вертухаев он ковылял в цепочке из семи заключенных и был в ней, безусловно, самым жалким. Звали его Митьком по прозвищу Корявый, и, как утверждалось в сопроводительных бумагах, он был изловлен в Санта-Севас-та-ду-Форталезе у самодельного печатного станка и доставлен в Рио. Считалось неважным, что именно печатал Митек, стихи, прокламации или картинки с голыми девками; печать являлась прерогативой власти, и раз Митька поймали за таким занятием, он был политически неблагонадежен. Но политических криминален в ФРБ не признавали, используя иное определение, настолько древнее, что никто не помнил, откуда оно взялось и какими событиями вызвано к жизни. Никто, кроме Ричарда Саймона. Он единственный, осведомленный о прошлом, мог рассмотреть понятие «враг народа» в исторической ретроспективе и даже назвать страну и причины, в силу коих этот термин вытеснил другой – «враг царя и отечества».

Цепочка преступников медленно тащилась вверх по дороге, выбитой в скале. Справа – обрывистый склон, море и город – черепичные кровли, полоски зелени на бульварах, мачты, машины, фабричные трубы. Слева тоже склон, серо-синеватый камень, не успевший растрескаться под действием солнца, ветров и дождей, а над ним – стены, бойницы и башни.

Форт. Узилище врагов народа.

Такой приговор надо было заслужить. За малые вины – за воровство, за нарушение порядка или неправильный образ мыслей – в ФРБ били кнутом и ссылали в кибуц, тем дальше, чем серьезнее вина. За вины средние – разбой и грабеж, неуплату налогов, особенно «черного», и за убийство – полагалось висеть над ямой, а как альтернативный вариант существовали Разлом и рудники. Разумеется, для «шестерок», так как в бандеро разбой, убийство и грабеж были не преступными деяниями, а прямым служебным долгом. Самым тяжким считалось нарушение монополии кланов: контрабанда на морских и речных путях, торговля топливом или спиртным, денежные ссуды под проценты, несанкционированные зрелища и запретные ремесла, к которым относились печатное и оружейное, а также занятия радиотехникой и горными изысканиями. Все это было достаточным поводом, чтоб сделаться врагом народа, и за такие вины каждый клан карал преступников на месте, в соответствии со своим обычаем: их пускали плыть по бурным водам, бросали в термитники и муравейники либо скармливали пираньям и кайманам. Если же преступнику везло и он попадался в лапы закона – то есть смоленским, – его препровождали в Рио, в центральную тюрьму, где он сидел до праздничных торжеств и обязательной публичной казни. Тюрьмой являлся Форт – подвалы над Старым Архивом, уходившие в землю на три этажа.

Дорога кончилась на небольшой площадке перед воротами. Пока синемундирные передавали заключенных стражам в зеленой униформе «штыков», Саймон разглядывал башни. Интересующая его располагалась с юго-восточной стороны, где, как он помнил, утес обрывался к морю; с площадки он мог увидеть только ее вершину, зубцы парапета и торчавшие над ними антенны. Та, что имела форму параболоида, казалась отсюда огромным решетчатым прожектором, нацеленным в зенит.

Карабинер ударил его прикладом:

– Шевелись, старый хрен! И пасть захлопни, чтоб слюной сапоги не замарать!

Через калитку в железных воротах заключенных погнали во двор, а оттуда – в наклонный проход под аркой, уходивший под землю и перекрытый решетками. Проход тянулся метров на двадцать пять. В конце его были лестница, дверь со смотровой щелью и надзиратели, мужчины в возрасте, явно негодные к строевой: один – одышливый и толстый, другой – на деревянной ноге, третий – одноглазый, остальные – тоже не без потерь. Толстяк – видимо, из местных бугров – пересчитал пополнение, шевеля губами и заглядывая в бумаги, потом распорядился:

– Шестерых – в верхний коридор, а этого… Кто он, мертвец ходячий? Митек? Этого – вниз! Спустив к Хайлу в помойку. – Надзиратель оглядел Саймона, неодобрительно покачивая головой. – Присылают всякую гниль. На месте, уроды, кончить не могли. Какой с него прок? Какое развлечение? Над ямой часа не провисит, загнется. Или в камере сдохнет. К Хайлу его! Сунуть напротив! А остальных – сюда!