Жизнь после жизни - читать онлайн книгу. Автор: Александра Маринина cтр.№ 73

Ну еще бы Насте не знать! Бегорский уволил незадачливого воришку на следующий же день после того, как его отпустили из милиции. Правда, жестокость Бегорскому свойственна не была, и он дал Полосухину две недели на поиски новой работы и нового жилья. В течение этих двух недель Валерий Васильевич имел право жить в усадьбе, хотя от работы его сразу же отстранили.

— Я что-то слышала об этом, — вполне нейтрально ответила Настя. — А вас это беспокоит?

Можно было позволить себе попридуриваться, ведь Елена Станиславовна ни словом не обмолвилась Насте о своих чувствах к Полосухину.

— Разумеется, беспокоит, — сердито ответила Муравьева. — Ну как же так? Такой чудесный человек, прекрасный работник, душа компании, руководитель общества любителей вышивания — и вдруг взять и уволить его ни с того ни с сего! Это просто бесчеловечно! Это возмутительно! И в конце концов, это прямое нарушение трудового законодательства. Увольнять можно только по статье или по сокращению штатов, а никакого сокращения штатов не было, я точно знаю. И никакой статьи Валерию Васильевичу предъявить нельзя, он безупречно трудится и трудовую дисциплину не нарушает.

— Насколько я знаю, он написал заявление по собственному желанию, — сказала Настя.

Муравьева опешила и как-то сникла.

— Но этого не может быть, — растерянно проговорила она. — Зачем Валерию Васильевичу увольняться по собственному желанию? Что его здесь не устраивает?

— Так вы бы у него и спросили, — усмехнулась Настя.

Но Елена Станиславовна никак не могла поверить в то, что Полосухин по собственному желанию решил оставить работу, главным козырем которой была возможность ежедневно видеться с ней, с уникальной и ни на кого не похожей потомственной дворянкой Муравьевой, в жилах которой течет французская кровь. Она принялась горячо уверять Настю, что вся история с увольнением Полосухина есть результат интриг и злого умысла и что она непременно во всем разберется и до правды докопается, и Валерий Васильевич будет восстановлен в должности, и ему будут принесены соответствующие извинения и выплачена компенсация за вынужденный прогул. Надо только улучить время, чтобы поговорить с Бегорским и рассказать ему, какой на самом деле чудесный и во всех отношениях достойный человек Валерий Васильевич Полосухин.

— Как вы считаете, когда мне лучше зайти к нему? — Муравьева тревожными глазами всматривалась в Настино лицо. — Вы к нему частенько заходите и в кафе сидите вместе, я видела, у вас с ним неформальные отношения, и с Тамарой Николаевной вы дружите, вы в одном флигеле живете, наверное, общаетесь каждый вечер, время коротаете. Может быть, вы бы поговорили с ней, а она бы поговорила с Бегорским? Или вы можете обратиться прямо к Андрею Сергеевичу? Я вас уверяю, вы бы сделали благое дело. Валерия Васильевича огульно обвинили в чем-то, а он не смог оправдаться или не счел нужным, он человек гордый, с чувством собственного достоинства…

Муравьева все верещала и верещала, а Настя переминалась с ноги на ногу, думая о том, как бы поскорее вырваться из цепких лапок этой псевдодворянки и отправиться уже наконец к Подружке. Сегодня такое яркое солнце, и так хочется погулять по белому снегу и морозному хрусткому воздуху!

— Пообещайте мне, что вы поговорите с Андреем Сергеевичем!

А Муравьева тем временем, оказывается, успела перейти от просьб к требованиям. Быстро это у нее получилось, стоило Насте отвлечься мысленно на минутку — и нате вам, пожалуйста.

— Вы заблуждаетесь, Елена Станиславовна, у меня с Бегорским отношения сугубо официальные, и я не могу обращаться к нему с просьбами, выходящими за рамки моей работы, — строго сказала она. — Вы попробуйте сами с ним поговорить. Хотя сегодня он не в духе, это точно.

Подружка встретила Настю энергичными движениями хвоста, словно пыталась сказать: «Наконец-то до тебя дошло, что гулять со мной можно не только утром, когда солнце еще не встало, или вечером, когда оно уже закатилось, но и белым днем, когда солнце сияет и заливает все вокруг яркой радостью. Ты не безнадежна, тебя тоже можно воспитать, если постараться!»

Они медленно шагали по аллее от главного дома до реки, и вдруг Настя увидела птичку. Птичка сидела на рябине и клевала побитые морозом ягодки. Подхвостье и надхвостье были ослепительно-белыми, головка, крылья и хвост — черными, а грудка — киноварно-красной. «Господи, это же, кажется, снегирь!» — ошеломленно подумала Настя. Она не была уверена до конца, потому что никогда в жизни не видела живого снегиря, только на картинках, да и то в детстве. «Боже мой, я дожила почти до пятидесяти лет и никогда не видела живого снегиря. Что ж за жизнь-то у меня была такая расчудесная?»

И вдруг, словно впервые в жизни, у нее открылись глаза, и она увидела, как переливается под солнечными лучами снег, как будто усыпанный миллионами мелких бриллиантов. В Москве такого не увидишь, там снег посыпают реагентами, и вообще зимы в столице какие-то серые и депрессивные. И деревья, и ветки в снежных шапках она увидела, и легкие прозрачные облачка в светло-голубом небе…

— Пошли, — она потянула Подружку за поводок, — да не упирайся ты, не в клетку. Пойдем за фотоаппаратом. На, доедай быстрее.

Она сунула собаке последний кусок осетинского пирога и заторопилась к флигелю. Подружка решила, что ее привели в гости, и, едва переступив порог Настиного номера, основательно отряхнулась, пронырнула в гостиную и плюхнулась на ковер.

— Эй, подруга, не разлеживайся, — Настя сунула фотоаппарат в карман куртки и встала у двери, — прогулка еще не закончилась. Давай, давай, поднимайся.

Собака смотрела на нее ласковыми и непонимающими глазами. Пришлось с усилием потянуть за поводок, чтобы объяснить. Это помогло. Подружка, правда, нехотя, но поднялась.

Настя фотографировала все подряд, ее внезапно обуяла какая-то непонятная жадность, ей непременно хотелось запечатлеть все, что она видит: усадьбу с ее постройками, сугробы, деревья, большую старую собаку на ослепительном снегу. Снегирь все еще сидел на рябине, и его Настя тоже сфотографировала. Она щелкала аппаратом и думала о том, что за работой и стремлением выжить пропустила мимо себя огромный пласт жизни, причем пласт очень позитивный. Да, она много чего повидала за годы службы, но в основном это были низменные чувства и темные побуждения — зависть, месть, корысть, злоба, изуродованные трупы, смерть, ненависть… Но ведь жизнь состоит не только из этого. В ней есть и природа, и красивая одежда, вплоть до термобелья, которое Настя открыла для себя только на пороге пятидесятилетия, и любовь к бездомным животным, и чудо фотографии, и много всего другого, чего она не знала и не видела. Хорошо, что ей всего пятьдесят и впереди еще есть достаточно времени, чтобы все наверстать.

Она заметила, что Подружка внимательно слушает ее, повернув голову, и сообразила, что говорит вслух. «Тоже еще, нашла себе приятельницу, — сердито одернула себя Настя и тут же улыбнулась. — Но ведь это тоже новый опыт: разговаривать с собакой. Нет, вру, опыт не очень новый, я и раньше с собаками разговаривала. Просто не обращала на это внимания, словно так и должно быть. А ведь это так здорово, когда есть собака, с которой можно поговорить и которая готова тебя слушать. Этому можно и нужно радоваться, а не принимать как само собой разумеющееся».